Гнев Несущего бурю (СИ) - Чайка Дмитрий

— Проклятье! — выругался Эшмуназар. — Если мы победим, скажут, что мы победили ребенка. Если победит он, то скажут, что мы так слабы, что ребенок побил нас. Какой позор!

— Нам конец, — сказал вдруг Малх, и сидонский царь лишь изумленно посмотрел на него.

Он не успел спросить, какая муха укусила родственника, соседа и делового партнера, как перед строем гоплитов встали метатели дротиков, которые держали в руках какие-то странные копья с непривычно длинными наконечниками. Царь Эшмуназар, обладавший острым зрением, чуть было не подумал, что наконечники сделаны целиком из железа, но тут же прогнал от себя эту безумную мысль. Сегодня и без того произошло много странного. Он прокричал команду, и на строй гоплитов полился дождь из стрел и камней. Да только все снова пошло не так. Пельтасты метнули свое оружие, и первый ряд, куда встали отборные воины, вдруг остался без щитов. Дротики тянули руку книзу, а то и пронзали эту самую руку. Те же, что попадали в людей, пробивали их насквозь, вгоняя людей в ужас. Всего два залпа вызвали чудовищное опустошение, смешав ряды ханаанеев. А строй гоплитов, подчиняясь реву медной трубы, пошел вперед, почти непроницаемый для стрел.

— Как они это делают? — шептал Эшмуназар, видя, что вражеские копьеносцы шагают в ногу, не разрывая щитов. Лучники наследника Ила полезли на склоны окружающих холмов, и пока в них летели стрелы, сидели на земле, укрывшись плотными плащами из войлока. А когда гоплиты ударили, с ходу растоптав первый ряд, они пустили целые тучи стрел и свинцовых пуль. Снаряды, летящие с неба, разили воинов прямо в центре сидонского войска. Не так-то легко промахнуться по такой толпе. Люди умирали десятками, и началась такая давка, что раненых затаптывали собственные товарищи.

— Великие боги! — крякнул библосец Малх, когда первые ряды их войска истаяли, словно туман на утреннем солнце. И он опять повторил. — Нам конец!

— Да что ты ноешь, как баба? — заревел Эшмуназар, бессильно наблюдая, как восемь рядов вражеских копьеносцев методично перемалывают его полуголую пехоту.

— Всадники! — Малх повернул к нему бледное лицо с лихорадочно горящими глазами. — Ты их тут видишь? Нет? И я не вижу. Знаешь, что они делают сейчас? Громят наш лагерь и режут охрану. А когда дорежут, то придут сюда и ударят нам в спину. Нас привели сюда, как баранов на убой. Нас намного больше, но развернуть войско в узком месте мы не можем. И что это значит?

— Надо отступать! — озаренный пониманием Эшмуназар смотрел на поле в полнейшем бессилии. Гоплиты, налитые какой-то жуткой нездешней мощью, крошили его воинов, непривычных к такой войне, ряд за рядом.

— Мы не умеем отступать, — горько произнес Малх и ткнул в гоплитов. — Они вот умеют, а мы нет. Мы умеем только бежать. И надо сделать это как можно быстрее, о муж моей любимой сестры. Иначе мы все до единого останемся здесь. Я сразу все понял, но сделать ничего не смог. Воины словно обезумели.

— Отходим к кораблям! — скомандовал Эшмуназар, понимая, что библосец совершенно прав. Их воины умели или наступать, или бежать. Стоит сделать шаг назад, и армия рассыплется и превратится в беспорядочно мечущееся стадо.

Он понял, что прав, когда увидел, как им навстречу мчится конница во главе со всадником, одетым в золоченый доспех. Эшмуназар пускал стрелу за стрелой, но что могут сделать несколько колесниц против такой силы? Всадник весело оскалился и поскакал к нему.

Мальчишка совсем, — успел подумать Эшмуназар, когда увидел юный пух вместо бороды. Впрочем, возраст оказался тому не помехой. Нарядный мальчишка сначала деловито пристрелил его возницу, а потом, спрятав лук в чехол, висящий рядом с седлом, достал волосяную веревку, которую начал раскручивать над головой. Царь Сидона, которому пришлось перехватить вожжи, только и мог, что бессильно наблюдать, как его шею охватывает петля. Страшный рывок. Боль. Темнота.

Глава 23

Две недели спустя. Родос.

В непрерывном поиске истины, оказывается, есть и отрицательные стороны. Например, холод. Осень вступает в свои права. Днем еще жарко, а вот под утро меня бьет такая дрожь, что даже зубы стучат. Пальцы ног сводит судорогой до того, что приходится растирать их руками. Хорошо, что сухо здесь, иначе я бы уже обморожение получил. Положительная температура и высокая влажность, а в итоге «траншейная стопа» и гангрена. Бр-р! Даже думать о таком не хочу. В голову снова лезет всякая муть. Куда еще девать умище дипломированному историку? Почему-то вспомнились манчжуры под командованием великого Сун Шии, которые вторглись в северный Вьетнам. Всадники, которые во влажном климате воевали в плотных облегающих штанах, получали паховую гангрену и умирали сотнями. А вьетнамцы ничего не получали, потому как до сих пор штаны носят широкие, и там у них все, что нужно проветривается.

— Тьфу! Да что за гадость в голову лезет!

Похоже, крыша едет, а все потому, что скучно стало неимоверно. Я бы обдумал еще какую-нибудь задачку, да только задачек у меня больше нет. Я их уже все решил. Все, кроме одной. Как убить эту суку Поликсо, я не знаю даже приблизительно. Клятва с моей стороны была дана наиподробнейшая. И теперь, даже если я выйду отсюда, это спровоцирует целую цепочку крайне неприятных событий, потому как жизнь тут такая. Местные не любят подчиняться терпилам, о которых вытирают ноги. А терпилами у нас считают всех, кто не может за себя отомстить, и при этом платит дань бандитам. Я каждый новый день начинал с обдумывания этой проблемы, и уже к полудню привычно бросал это безнадежное занятие. Все, что приходило мне в голову, либо так или иначе вступало в противоречие с клятвой, либо не приводило к желаемому результату, либо отдавало откровенным безумием. К примеру, мне хотелось пригласить Поликсо прогуляться в грозу, чтобы ее убила молния. Или еще какая-нибудь подобная ересь.

А еще я понимал, что наедать потерянный жирок надо будет очень быстро. Судя по тому, что моя жена развязала войну, чтобы взять добычу, дела с финансами в моем государстве просто плачевны. Вот потому-то я утешал себя стихами, которые всплыли вдруг из каких-то неведомых глубин памяти.

— Нет в богатстве предела, который бы видели люди.

Тот, кто имеет уже множество всяческих благ,

Столько же хочет еще. И всех невозможно насытить.

Деньги для нас, для людей, — это потеря ума.

Так ослепленье приходит. Его посылает несчастным

Зевс, и сегодня один, а завтра другой ослеплен(1).

Я исчерпал примерно половину запасов поэзии, скопившейся в закромах моей памяти. Ведь, как и положено человеку из двадцать первого века, я не помню до конца ни одной песни, а без смартфона потерял бы большую часть знакомых. Попробовал вспомнить хоть что-нибудь, и не получалось ничего. Максимум один куплет и припев, и то с купюрами. Меня в этом плане местные удивляют. Запомнить какой-нибудь эпос, который нужно рассказывать несколько часов, для них раз плюнуть. Феано вот помнит сотни песен, сказок и историй из тех, что рассказывают друг другу моряки в тавернах, и не считает это чем-то необычным. Говорит, у них на острове все так могут. А когда я захотел спеть гимн родной страны, то с ужасом понял, что знаю только первые две строчки.

— Кстати, — вспомнил вдруг я. — Никак не пойму. А почему Феано не хочет в Египет ехать? Уже раза два подходила ко мне с этим, а я все отмахивался. Надо будет спросить у нее, когда вернусь.

Мои невеселые размышления прервала веревка с узлами, которая упала к ногам. Я сначала даже глазам своим не поверил. Неужели сегодня я все-таки выйду из опостылевшего сумрака.

Солнечный свет ударил мне в лицо, с непривычки заставив зажмуриться. Я скорее услышал, чем увидел того, кто меня встречает. Рев Абариса можно спутать только с рыком льва, но тут они не водятся, это я знаю точно. И обнять так, чтобы хрустнули кости, не может больше никто. Таких здоровяков, как он и покойный Аякс, в этом мире вообще раз-два и обчелся. Не каждый может позволить себе мясную диету в наше нелегкое время.