Он вам не Тишайший (СИ) - Шведов Вадим
И вот наступает знаменательный день… Сегодня я официально стану царём. Испытываю за себя гордость. Такой карьерный рывок совершил, что прямо не нарадуюсь. Чувствую, войдёт моё имя в мировую историю. Как Сулла у Вадима Шведова заявлял: «Всех на кол посажу»! Хорошо говорил, правильно. А вот нечего тут пытаться всякие заговоры против законной власти устраивать. Ишь чего удумали, — датский принц им, видите ли, нужен. Хрен вам, а не принц! Этого женишка сестры сразу после присяги приказал из России выкинуть. С боярами сложнее…Нахапали столько власти и денег, что действовать приходится аккуратнее. Здесь повоевать точно придётся.
Иду в собор сквозь толпы, а казначей с двумя дьяками «берегут путь», чтобы никто не мог пересечь мне дорогу и нарушить счастья царствию и царству". Совершаю миропозание, причащаюсь, а затем поднимаюсь на чертожное место в Успенском соборе и обращаюсь словами Пола Атрейдеса из «Дюны» к огромной толпе:
— Это скипетр моего отца! — Кричу изо всех сил, и оглушительный голос разносится чуть ли не на два километра. Поднимаю регалию над головой, показывая всем присутствующим. — Я — Алексей Михайлович Романов! Царь всея Руси. Бог мне свидетель. Я не могу больше этого скрывать! Клянусь всеми святыми, что почти 10 лет как Иисус является мне во снах и говорит со мной о судьбе России. Нашему народу суждена великая миссия править всем миром, дабы донести свет истинной веры до каждого. Я голос Святого неба, Пастырь божий! — с этими словами бью себя кулаком дважды в грудь. — Я поведу вас РАЙ! — и показываю на небо.
Гробовая тишина. Затем взрыв эмоций, крики, визги! Безумие, настоящие безумие творилось в соборе, на площади, всюду, куда доставал взор. Наивный и невероятно религиозный средневековый народ впал в какой-то экстаз, рыдая и выкрикивая: «Пастырь! Пастырь! Пастырь!».
p.s. Смотреть видео выступления Алексея Михайловича можно по ссылке. В будущем его слова почти полностью повторит Пол Атрейдес на далёкой планете в дань уважения величайшему русскому царю, но главный герой пока этого не знает. — RU—DUNE-Part-2---Речь-Пола-Атрейдеса—Собрание-вождей-фрименов.-High-Quality—dune—dune2—дюна-21102024180409-MPEG-4—1080p-.mp4
Празднования по случаю венчания продолжались несколько дней. Торжества завершились традиционными объездами особо чтимых обителей. Сначала был Саввино — Сторожевский монастырь, потом Можайск к чудотворцу Николе и, наконец, Боровск — в Панфнутьев монастырь.
Во всей этой шумихе продолжался тихий дворцовый переворот. Для укрепления позиций царя и ослабления оппозиции был пожалован в бояре Никита Иванович Романов. На скамьи Думы садятся также такие представители старой аристократии как Я. К. Черкасский, М. М. Тёмкин — Ростовский, Ф. Ф. Куракин, А. Н. Трубецкой. Из материнской родни боярство получает второй «дядька» Василий Иванович Стрешнев. Часть фигур в Думу сумел протащить и Б. И. Морозов. Но настоящим шоком для знати стало выдвижение на реальные должности людей со стороны, приятелей царя по детским играм, а иногда просто знакомых ему шапочно. Такое назначение оскорбительно обходило порядок местничества (система распределения должностей в Русском государстве, основанная не на способностях, возможностях или заслугах претендента, а на степени родовитости и знатности рода, к которому тот принадлежит). Так, во главе Посольского приказа (иностранных дел) был поставлен умнейший человек и знаток европейских дел Афанасий Лаврентьевич Ордин — Нащокин. Разрядный приказ (военных дел, назначения воевод) возглавил опытный воевода, знающий ратное дело изнутри, Юрий Алексеевич Долгоруков. Большой приход (главное финансовое ведомство) оказался в руках Фёдора Михайловича Ртищева, человека исключительной честности и хозяйственной смекалки. Стрелецкий приказ получил авторитетный военачальник Григорий Григорьевич Ромодановский. Именно он должен был держать в узде служилых стрельцов и предотвращать бунты. Управление Поволжьем и Сибирью (Казанский дворец) досталось Илье Даниловичу Милославскому. В этой местности был нужен талантливый администратор для сбора ясака (натурального налога, взимавшегося с народов Поволжья, Сибири), управления инородцами и освоения земель, и Милославский оказался фигурой незаменимой. Ямской приказ (почта, дороги) получил знаток хозяйственных дел Алмаз Иванович Чистой. Сильное удивление и одновременно испуг вызвал появившийся из ниоткуда Приказ Внутренней Безопасности (личная канцелярия, контроль и тайный сыск) во главе с крайне преданным, умным и исполнительным Богданом Матвеевичем Хитрово.
Объявление новых чиновников произошло одним днём и поставило в тупик аристократию, не понимавшую как реагировать на произошедшее. С одной стороны, многие из них получили чины и доступ к Боярской Думе, но с другой — оказались лишены реальной власти. Был ошеломлён и Борис Морозов, ожидавший получения контроля над стрельцами и казной. Однако его воспитанник вместо этого выдвинул «дядю» на должность первого товарища (заместителя) царя и заставил того лично назвать новых начальников ведомств. Подобный ход произвёл эффект разорвавшейся бомбы. Боярские кланы пытались «переварить» произошедшее и одновременно стали, на чём свет стоит, клясть царского воспитателя, поправшего древние обычаи. Борис Иванович, оказавшись в новой для себя ситуации, испугался как потерять власть, так и признать бессилие, а потому подтвердил свою «инициативу», что вызвало ещё большую ярость со стороны конкурентов…
* * *Тени от высоких восковых свеч плясали на резных стенах боярских хором Бориса Ивановича Морозова. Воздух в помещении густ от запаха жареной дичи, медовухи и едва уловимой тревоги. За столом, грузно усевшись на дубовые лавки с бархатными подушками, сидят сам хозяин, его ближайший родич Леонтий Стефанович Плещеев, да Пётр Тихонович Траханиотов, человек из той же крепко сбитой родственной обоймы. Посуда на столе стояла серебряная, вина — заморские, но настроение было кислым, словно недозрелая клюква.
Плещеев, широколицый и крепкий, как дубовый пень, с хрустом отламывает кусок калача, макает его в мисочке с густой сметаной. Траханиотов, худощавый и с живыми, беспокойными глазами, неспешно смакует красное вино из Венгрии. Борису Ивановичу же в рот ничего не лезет. Он уже отодвинул тарелку и теперь нервно перебирает вервицу (узелковые чётки на Руси), явно что-то обдумывая. Несколько минут тянутся в тягостном молчании, нарушаемом только треском дров в печи, да звоном ложки Плещеева о фаянс. Наконец, Пётр Тихонович не выдерживает и ставит кубок на стол с глухим стуком.
— Борис Иванович…— начинает он, осторожно, подбирая слова. — Душа, признаться, не на месте. Совсем не на месте. Умом понять не могу твоих последних ходов. Ну, ладно, царь молод, горяч, на венчании своём, как бесноватый из собора кричал…Это ещё куда ни шло. Но люди-то⁈ Люди, Борис Иванович!
Он делает паузу, глядя прямо на Морозова. Плещеев перестаёт жевать, внимательно наблюдая.
— Ордин-Нащокин? — Траханиотов разводит руками. — Откуда он взялся, этот псковский сын боярский? Посольский приказ — это же мозг государства! Долгоруков? Старый вояка, но род-то его где? Ртищев? Честный, говорят…А честность — это хорошо для монаха, а не для казначея! Ромодановский со стрельцами? Милославский с Казанью? И этот…Хитрово? Приказ Внутренней Безопасности? Да что это за зверь такой, Борис Иванович⁈ Вчера его не знали, а сегодня он над всеми тайный сыск ведёт!
В голосе Петра Тихоновича слышится искреннее недоумение и обида.
— Ты же воспитатель царя, его «дядя»! Ты держал в руках все нити! Мы родня твоя, опора! А теперь что? В Думе сидим, как иконы в красном углу, — почётно, да безвластно. А ключевые приказы — у чужаков! У людей без роду, без племени! Местничество втоптано в грязь! Как же так? Почему сам подписал своё…ослабление?
— Я⁈ — психанул Морозов. — Это вы во всём виноваты! Подставили меня перед Алексеем!
— Плещеев с Траханиотовым переглянулись, поражённые.
— Мы? — переспрашивает Плещеев, вытирая губы рукавом дорогого кафтана. — Мы то, при чём?
