Последний Герой. Том 5 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Да хлам какой-то, произнёс тот, кто был мной.

— Это же «Битлз»… — выдохнула Аня, прочитав надпись на потертом картоне. — Какой же хлам?

— По мне, так — хлам. Я в этих штуках не разбираюсь. И людям в поездах на такое тоже плевать. Никто не будет искать бабки в пластинке.

Я сложил деньги в упаковку пластинки, резким движением сунул ей в руки.

— Вот. Положишь в чемодан. Если даже кто полезет, никому в голову не придёт стырить твой «Битлз».

— Спасибо, Макс, — она улыбнулась сквозь слёзы. — Я тебя люблю.

— Пока, — нарочито ровно сказал я и закинул её чемодан в вагон.

— Ты… даже не поцелуешь меня на прощание? — пробормотала она, отступая к ступенькам и смотря на меня с печалью и надеждой.

— Да вон уже… поезд отправляется, — отвернулся я.

— Граждане, заходим, заходим! — торопила проводница, рукой оттесняя меня в сторону.

На душе скребли кошки, но Лютый — парень не такой. Если женщина решила уехать, значит, она больше не его женщина. Это её дело.

Что ж… один я не останусь, но всё равно внутри было паршиво. Я развернулся и зашагал прочь по перрону, не оглядываясь.

И не видел, как Аня смотрела мне вслед до последнего. Пока двери вагона не захлопнулись, так что её слёзы смешивались с колючим снегом, летевшим в лицо.

Толпа на перроне уже рассеивалась, когда ко мне кинулся бомбила в видавшей виды куртке и облезлом пыжике из советских времен на голове.

— Земеля! Брат! — загремел он, заметив во мне жирного клиента. — Куда тебе? Домой? По городу?

Я всмотрелся. Вовчик. Когда-то пацаном бегал по дворам, потом таксовал на своей «девятке».

— Максим Сергеевич? — он замер, потом расплылся в улыбке. — Да ладно! Не узнал вас, извиняйте! Вы ж мне тогда помогли, помните? Когда гопники меня в подворотне обчистили. Уф… Бесплатно вас довезу, Максим Сергеевич!

— Пофиг, — ответил я коротко. — Поехали домой.

У бордюра стояла «девятка», сияла в свете фонарей вишневой краской и блатной тонировкой. Я сел внутрь, хлопнул дверью.

— Провожали кого-то? — осторожно спросил Вовчик, поворачивая ключ в замке.

— Слушай, включи музыку, — махнул я рукой.

— А, понимаю, — кивнул он. — Неприятности… Ничего, сейчас до дома довезу. А можем по пути в магазин заскочить. Я проставлюсь. Все же помогли тогда. С меня пузырь. Водка ж, она как терапия — от всех неприятностей. По себе знаю.

— Давай в твой магазин, — согласился я.

Мы далеко не отъехали, остановились возле небольшого здания у железнодорожного вокзала. Первый этаж весь в вывесках — каждая кричала яркими красками, как умела: ателье «Светлана», парикмахерская «Людмила», «Комиссионный магазин», видеопрокат «Восток». На глаза даже попалась старая, выцветшая и потрескавшаяся надпись «Куплю ваучеры», давно переставшая быть актуальной. Видно, так никто и не удосужился снять.

В воздухе тянуло жареными семечками и холодным железом дверей, а в витринах отражалась эпоха — со всеми её ларьками, кричащими вывесками и верой в то, что вот ещё чуть-чуть — и завтра станет легче.

Таксист нырнул в дверь под вывеской «Продукты круглосуточно». Через некоторое время вернулся и, довольный, втиснулся на водительское сиденье, хлопнул дверцей так, что вся «девятка» дрогнула.

— Максим Сергеевич, это вам, — он протянул хрустящий пакет.

Внутри бутылка водки и ещё что-то, шуршащее.

— Что ты там нагрёб?

— А, это ж закуска лучшая, — оживился он. — Знаю, вы любите домашние пельмешки.

— Домашние? — хмыкнул я. — Домашнего-то давно уже нет.

— Ну, понятно, — не смутился Вовчик. — У нас эти так называются. Магазинные, конечно. Сегодня акция: «Купи два кулька и собери кошку». Ха-ха!

Я не смеялся. Лишь бросил:

— Газуй давай.

— Да-да, конечно, — он завёл двигатель.

Хрустнула неисправная коробка передач, сдвинулась пластиковая «розочка» под плексигласом на набалдашнике.

Машина тронулась, на панели бульдожка-кивун качал башкой в такт музыке. Из дребезжащих динамиков хрипловатый голос Цоя выводил: «Доброе утро, последний герой…»

Мы выехали на улицу и тут же нарвались на гаишника. Жезл, жест рукой.

— Ох, менты-козлы… Спрятались как, а! — прошипел Вовчик, но тут же спохватился: — Ой, Максим Сергеевич, простите, это ж не про вас. Но вы же знаете, курица не птица… ГАИ не милиция… ха-ха…

Он полез в бардачок за документами, но я остановил:

— Не надо.

Вышел из машины, показал ксиву сержанту. Тот кивнул, мол, проезжайте.

Вернулся, взял пакет, вынул водку, протянул гаишнику:

— Вечером после смены выпьешь.

Тот растерянно уставился на меня.

— Да бери, бери. Работа у вас собачья. Мерзнете, вот и погреешься.

Я сел обратно в машину. Захлопнул дверь. Вовчик выдохнул:

— Максим Сергеевич, это же я вам, от души…

— Вова, мне в ночь на работу, — сказал я. — А за пельмешки спасибо.

Доехав до дома, я побыстрее вышел из машины.

— До свидания, Максим Сергеевич! — прокричал вслед мне бомбила. — Супруге привет.

Нет у меня супруги, подумал я, но вслух за спину лишь бросил:

— Бывай. Коробку почини.

Вошёл в старый подъезд. Воняло кошками и крысиным хвостом. На стене нацарапано ножичком: «Ленка шалава». Нажал на закопченную и оплавленную кнопку лифта и вдруг вспомнил про записку.

Вернулся к почтовым ящикам. Мой был распухший, набитый рекламными буклетами и счетами. Среди этого вороха — сложенный вчетверо клетчатый листок. Я вытащил его. От бумаги пахло духами Ани. На сгибе — след её губ, красная помада.

Я разорвал записку. Смял обрывки и швырнул на пол. Внутренний голос назойливо прошептал: «Не читай. Ушла — так ушла. Уехала — так уехала».

И тут я вспомнил… Да. Именно так я и поступил тогда… В прошлой жизни. Разорвал и выбросил записку, так и не прочитав. А что сейчас?

Почему я снова здесь и проживаю эти минуты заново? Почему? Неужели для того, чтобы просто повторить всё заново, каждое слово, каждый жест? Или…

Рука сама потянулась к полу.

Я торопливо собрал обрывки, сунул в карман. Снова вызвал лифт, поднялся. На двери, обитой дерматином, мелом было выведено: «Мусор». Я только хмыкнул, стёр рукавом.

— Опять Петька балуется… уши оторву, по самые гланды, — привычно пробормотал я, снова повторяя сам за собой.

Открыл дверь, вошёл. Не снимая куртки и ботинок, протопал на кухню, включил свет. Достал обрывки, разложил на столе. Стал складывать пазл из клетчатого листа, пахнущего духами Ани.

Я собрал обрывки, аккуратно сложил их на столе и стал читать. Буквы были мелкие, убористые.

'Макс, мой родной.

Ты, наверное, думаешь, что я уехала строить карьеру. Но это неправда. Я уехала ради нас. Ради тебя. Ради того, кого ты ещё не видел… ради нашего ребёнка.

Да, Макс… я беременна. Я должна была сказать тебе раньше, но не смогла. Я же знаю, какой ты упрямый. Если бы узнал, ты бы ни за что не отпустил меня. Правда? Схватил бы за руку, за шкирку — и оставил здесь, в Новознаменске. Но так нельзя, здесь нет будущего для малыша. Ты всегда на работе, тебя нет дома, и я понимаю, что твоя служба для тебя — всё. Но с ребенком среди этих новостей, задержек зарплаты и твоих постоянных рисков… я не смогу. Я не смогу растить его, ожидая беды каждый день.

В Москве будет по-другому. Там есть медицина, связи, там люди, которые помогут. Там я смогу спокойно родить, уйти в декрет с нормальной должности, знать, что завтра у ребёнка будет молоко, крыша, будущее. А здесь — только страх и выживание.

Прости, что молчала. У нас будет сын… или дочь. Я не знаю. Нет, внутри знаю — сын. И я хочу, чтобы он был похож на тебя. Чтобы в нём была твоя сила, твоя прямота, твоя несгибаемость, даже если она как огонь жжёт.

Прости меня, Макс. Я не сказала, потому что знаю — ты бы не отпустил. Но я не предательница. Это шаг ради нас, ради семьи, ради жизни нашего ребёнка. Я верю, что когда-нибудь всё образуется. Я верю, что ты приедешь. Уже скоро. И тогда мы вместе выберем ему имя. И, может быть, тогда ты поймёшь, что работа — это не всё.