Истинная на сдачу, дракон в комплекте - Ника Калиновская
Когда посуда была убрана, я, стараясь придать голосу бодрости, предложила:
— А давайте лестницу почистим и перила приведём в порядок? А то скрипят — будто жалуются на свою судьбу.
Но старик только покачал головой, поправляя подбитую жилетку.
— Господин перед уходом велел не усердствовать. Сказал: «Ничего кардинального без меня». Так что пока живём — как есть.
Я пожала плечами. Ну и ладно.
— Тогда может, займёмся крыльцом? Хоть немного приберёмся перед домом. Подметём, кусты подрежем… Пыльно там, как в старом сарае, а зелень вообще вовсю полезла на дорожки.
Орлин хмыкнул, но взгляд его стал мягче.
— Это не внутри, так что, думаю, у Его Светлость не будет в претензий. Дворик, конечно, давно просил к себе внимания.
И вот мы уже вышли на улицу, каждый с инструментом в руках. Хоть что-то полезное — и хоть немного отвлечься.
Мы с Орлином потрудились на славу. Подрезали разросшиеся кусты, аккуратно убрали побуревшие листья, которые за зиму и весну успели устлать землю плотным, унылым ковром. Подмели дорожки, оттащили в сторону гнилые ветки, стряхнули пыль с обветренной скамейки. Возле входа в особняк снова стало видно аккуратную каменную кладку, а зелень перестала лезть под ноги, будто специально стараясь спрятать дом от чужих глаз. Было приятно видеть, как маленькими усилиями мы возвращаем особняку живой облик.
Трудились почти до вечера, позволив себе лишь короткий перерыв на обед. В тот момент, казалось, что работа хотя бы на время вымывает из головы тревогу. Но когда стрелки часов приблизились к ужину, а герцог так и не появился, в душе начали подниматься холодные волны беспокойства. С каждой минутой становилось всё сложнее сидеть на месте.
— Выйдем ещё раз в сад? — предложила я, вытирая руки о фартук. — Может, уже на подходе.
Орлин кивнул, и мы вышли во двор, оглядывая дорогу перед домом, будто взглядом можно было притянуть Кристиана обратно. Вместо этого из-за поворота донеслись негромкие голоса, и вскоре на тропинке появились трое мужчин. Я сразу узнала одного из них — худощавый, смуглый, с прищуренными глазами — тот самый работорговец, с которым мы уже сталкивались. Меня будто прошило током.
— Нам нужен Кристиан Виери. Он здесь? — проговорил усач в тёмной куртке, обращаясь скорее к Орлину, чем ко мне. Он говорил спокойно, почти вежливо, но за словами чувствовалась угроза.
Старик, не теряя ни секунды, вышел чуть вперёд, закрывая меня собой. Его спина была прямая, взгляд — холодный.
— Его Светлость сейчас в отъезде. Что ему передать?
Незваные гости переглянулись, и работорговец хмыкнул, бросив на меня знакомую ухмылку. Затем кивнул в мою сторону, и усач со странным выражением лица проговорил:
— Передайте ему, что мы забираем незаконно приобретённую рабыню. А герцог обязан будет явиться в префектуру Вилантии для выяснения обстоятельств.
Мир будто пошатнулся. Я замерла, глядя на них в неверии, а затем — на Орлина. Но он не отступал ни на шаг, несмотря на свой возраст и хрупкость. Он стоял, словно стена.
— Девушка никуда не пойдёт, — внезапно раздался голос, от которого у меня подкосились ноги.
Тот самый, за которым я с самого утра то и дело ловила ухо, надеялась, что услышу.
Кристиан Виери стоял у калитки. Его плащ был в пыли, шаг тяжёл, лицо бледное, но в глазах — ледяной огонь. Он опирался на железную ручку, словно на трость, но стоял уверенно и жёстко, как человек, не допустящий ни малейшего сомнения.
— А вы, господа, — продолжил он, — для начала представьтесь. И объясните, по какому праву так себя ведёте в моём поместье.
Кристиан Виери
Солнце клонилось к закату, заливая деревню яркими, почти нереальными красками — алыми, золотыми, медными. Именно этот свет пробился сквозь веки и выдернул меня из вязкой, спутанной темноты. Я резко подхватился, сердце стучало в панике: меня ведь ждут! Ждут ведь… правда?
— Лежите, господин, — послышался знакомый голос. — Не вставайте, вам ещё рано. От яда ржанника вас трясло не на шутку. Наш лекарь кровь спустил, самогонкой шибанул, но вы ж понимаете — это не лекарство. Вам бы к целителю, в город бы.
Я повернул голову. Староста стоял рядом, сутулый, уставший, но со стойким выражением на лице. Его глаза выражали и беспокойство, и настойчивость. Но я уже медленно поднимался, тело отзывалось болью и слабостью, а сознание цеплялось за одну мысль — надо возвращаться. Надо домой. Там ждут.
— Мне нужно… возвращаться… — голос хриплый, как будто и он не был до конца уверен.
Я встал, но ноги тут же предательски подкосились. Староста шагнул вперёд, подхватил за локоть, и в следующий миг я уже сидел на скамье, стараясь снова не провалиться в мутную пустоту.
— Ладно, поехали, — пробормотал он, хлопнув себя по коленям. — Сам довезу. Не хватало ещё, чтобы вы тут с копыт сбились.
Пока он готовил повозку, к дому потянулись женщины — его супруга и жёны тех, кто сопровождал меня в походе. В руках у них были мешки: кто с крупой, кто с хлебом, кто с сушёными травами. Заговорили все разом — о благодарности, о долге, о том, что «мы должны хоть как-то помочь». Отмахиваться не было ни сил, ни желания.
— Спасибо… — кивнул я устало, принимая то, что давали, потому что знал — они вкладывали в это всё, что могли.
В повозке было жёстко и трясло, но я откинулся на мешки и закрыл глаза. До дома. Главное — доехать домой. А когда телега наконец свернула с дороги на знакомую узкую тропу, сердце моё сжалось. Я узнал её сразу — она вела к дому, к моему имению, к спокойствию… и, возможно, к беде.
Но спокойствием тут и не пахло. У самого поворота стояла карета. Государственная. Лакированные панели поблёскивали в закатном свете, герб на дверце был безошибочно знаком. Возница на козлах клевал носом, укутанный в плащ, но поводья держал крепко. Спал, как положено тому, кто знает — господа не торопятся.
А вот сами господа, судя по всему, торопились очень даже. Если их не было в карете, значит, они уже внутри. У меня дома. Без предупреждения. Без приглашения.
Беспокойство подскочило к горлу — горячей, липкой волной. Я, не дожидаясь, пока староста остановит повозку, спрыгнул сам. Ноги дрожали, тело ныло, но я почти побежал — насколько позволяла
