Внедроман - Алексей Небоходов
– Вот именно, Серёга, – подтвердил Михаил, снова становясь серьёзным и задумчивым. – Никто такого ещё не делал. А мы сделаем. Пусть не сразу гениально, пусть будет нелепо и смешно, но это будет честно и по-настоящему.
Сергей собрал свои записи, попрощался с Михаилом и вышел в коридор, по пути громко рассуждая о том, насколько абсурдна вся эта затея и насколько невероятно смешной окажется их первая лента. Михаил, проводив друга взглядом, почувствовал, как его охватывает необычайная лёгкость и вдохновение.
Теперь он понимал совершенно ясно – путь обратно закрыт, и это было не просто решением, а самой сутью нового, дерзкого и такого желанного приключения. И пусть это приключение было рискованным, нелепым и, возможно, безумным – оно было его собственным, честным и живым, таким, каким и должно быть настоящее искусство.
Оставшись один в опустевшей фотолаборатории, Михаил ещё несколько минут задумчиво смотрел на закрывшуюся за Сергеем дверь, прислушиваясь к постепенно затихающим шагам друга в пустынном коридоре. Затем, словно очнувшись от лёгкого транса, он решительно вернулся к столу, сел и взял в руки потрёпанную тетрадь, которая уже начала казаться ему важнее любой банковской книги, владевшей его мыслями в прежней жизни.
Он неторопливо перелистывал страницы, заполненные заметками, смешными набросками и характеристиками возможных актрис, и постепенно погружался в детали своего будущего фильма. В голове, словно кадры киноленты, мелькали сцены, диалоги и ситуации, каждая из которых выглядела одновременно и комично, и абсурдно, но при этом совершенно убедительно, словно списанная с реальной жизни.
Михаил улыбнулся, вздохнул и начал писать, тщательно выводя каждую букву, словно опасаясь упустить что-то важное. Слова сами собой ложились на бумагу, диалоги звучали в его голове отчётливо, с той особой живостью и простотой, которые способны вызвать у зрителя ироничную улыбку.
– Так, – проговорил Михаил вслух, будто убеждая самого себя, – сантехник приходит по вызову, женщина открывает дверь и спрашивает его томно, слегка раздражённо: «Вы по заявке из ЖЭКа?» А он ей, улыбаясь нелепо и застенчиво, отвечает: «Да, гражданочка, сантехник я. У вас, говорят, течёт?» Она, поправляя бигуди, вздыхает глубоко и многозначительно: «Ой, товарищ сантехник, у меня тут и в душе течёт, и на кухне течёт. Куда ни глянь – сплошная у… ик! течка».
Он рассмеялся, представив, как это прозвучит, и аккуратно записал фразу, продолжая создавать диалоги. Михаил сознательно заимствовал стилистику американских комедий, но умело переплетал её с советскими реалиями, делая сцены не просто смешными, а до абсурда нелепыми в знакомых каждому гражданину декорациях.
Внезапно его мысли переместились на образ героини. Михаил уже отчётливо представлял её не как звезду, а как простую, естественную женщину, которая могла бы жить в любом из домов напротив фотолаборатории, со всеми её обычными заботами и тихими мечтами. И тут, словно яркая вспышка, в памяти всплыло лицо Ольги Петровны – матери одного из учеников кружка. Женщина интеллигентная, серьёзная, но с глазами такими глубокими и живыми, что за ними всегда хотелось угадать что-то большее, чем простое выполнение обязанностей сотрудницы госучреждения.
– Ольга Петровна, – задумчиво произнёс Михаил, записывая её имя в тетрадь и чувствуя неожиданное, почти юношеское волнение. – А ведь это идеальный образ. Скромная, интеллигентная, но с внутренней искрой. Таких зритель сразу полюбит.
Михаил на мгновение замолчал, представив, как Ольга произносит придуманные им реплики. В его голове зазвучал её мягкий голос, который, казалось, слегка дрожит от волнения, произнося каждое слово:
– Ой, товарищ сантехник, знаете, это так неудобно, когда всё время течёт… И ведь сколько раз жаловалась – никому нет дела.
Он тихо рассмеялся, удовлетворённо кивнул сам себе и продолжил набрасывать детали сценария, всё больше погружаясь в атмосферу комичной и откровенно провокационной ситуации, которая должна была стать центральной в его фильме.
Затем он принялся тщательно продумывать места для съёмок. В его воображении появлялись квартиры друзей с их непременными коврами на стенах, хрустальными сервизами и диванами, которые невозможно разложить без участия трёх крепких мужчин. Представлял склады, наполненные коробками и запахом пыли, коммунальные кухни с вечно дымящимися кастрюлями и запахом капусты. Всё это было прекрасно и идеально подходило для его абсурдного кино.
– Главное – достать ключи от склада, где-нибудь на овощебазе, – бормотал он себе под нос, записывая каждую новую идею. – Там же такой антураж, какой никакой Голливуд не повторит. И никакие декораторы не смогут создать так правдиво атмосферу настоящего советского быта.
Он знал о рисках и чувствовал их, как лёгкую, едва ощутимую угрозу, скользящую на периферии сознания. Но азарт и увлечённость идеей глушили эти сомнения, заставляя его двигаться вперёд, не оглядываясь на возможные последствия.
Наконец, с удовлетворением поставив точку в сценарии первой сцены, Михаил закрыл тетрадь и почувствовал странную лёгкость, граничащую с эйфорией. Он вышел из кружка, неспешно шагая по вечерней улице, наполненной знакомыми запахами дешёвого одеколона, жареной картошки, которые доносились из открытых окон квартир на первых этажах, и дальними звуками приглушённых разговоров. Каждая мелочь теперь воспринималась им иначе – ярче и живее, чем раньше.
Он шёл мимо домов, подсвеченных тусклым светом уличных фонарей, и думал о том, насколько тонка грань, отделяющая его от воплощения в жизнь этой безумной и дерзкой идеи. Михаил остановился возле витрины магазина и внимательно посмотрел на своё отражение в мутном стекле, с усмешкой воображая себя режиссёром, который, возможно, скоро станет известен всему городу – правда, скорее всего, совсем не так, как это обычно случается с творческими людьми.
Он почувствовал вдруг необычную лёгкость, смешанную с каким-то озорным предчувствием опасности, и осознал, что впервые за долгие годы счастлив. Теперь его не заботила ни прежняя жизнь, ни оставшиеся в далёком будущем миллионы, ни репутация солидного человека, привыкшего всё делать как надо – по правилам.
– Бред, – тихо произнёс Михаил, улыбаясь своему отражению, – настоящий абсурд. Но какой же приятный и удивительно живой абсурд.
Он засмеялся негромко и снова двинулся вперёд, с удовольствием вдыхая ночной воздух и чувствуя, как в груди его разливается спокойствие, смешанное с азартом. Не имело значения, что ждёт впереди – успех, провал или даже суровая статья. Главное было в том, что он наконец-то делал то, чего хотел сам, а не кто-то другой.
И от осознания этой простой и очевидной истины Михаилу вдруг стало легко и хорошо, как давно уже не было в его жизни.
