Когда в июне замерзла Влтава - Алексей Котейко

— Вот только вопрос, потянем ли мы помощницу, — задумчиво пробормотал Макс, пытаясь прикинуть, какое жалованье положено назначать домашней прислуге. С этой стороной здешней жизни ему ещё сталкиваться не доводилось.

— Это уж предоставьте мне, — категорически заявил тесть, и Максим, в точности как только что супруга, замялся, не решившись спорить с Кабуреком. — Я подыщу кого-нибудь.

Максим вышел из дома ближе часам к шести, замотав шею тёплым вязаным шарфом и закутавшись в толстый шерстяной плащ. Свой самый первый костюм, полученный в кабинете господина Майера, парень давным-давно хранил в шкафу в спальне, скорее как напоминание о первых днях в Золотой Праге. Теперь капрал ночной вахты носил синий дублет и бриджи в тон ему, расшитые золотыми лентами, а в холодное время года добавлял к ним длинный чёрный плащ.

Чулки тоже были чёрными — из соображений практичности, поскольку на них не так была заметна грязь, а пачкаться на службе приходилось едва ли не каждую ночь. Зато перчатки, шляпа и перевязь остались прежними, хотя и несколько потёрлись. Макс тщательно ухаживал за ними, и на шляпе, за бронзовой брошью в виде головы рыси, у него по-прежнему были приколоты перья чёрного коршуна.

Парень шагал по улице, погружённый в тревожные мысли, время от времени рассеянно кивая на приветствия встречных знакомых. Беспокоила его не только перемена погоды. Беременность Эвки, сама по себе ставшая для Максима радостной неожиданностью, одновременно поселила в душе сомнения. И Отто, на правах крёстного отца явившийся первым поздравить пани, и Хеленка, неожиданно заглянувшая в домик на Кампе однажды вечером, заверяли его, что у иноземцев и здешних уроженцев рождаются вполне здоровые дети. Однако червячок сомнений не переставал грызть Макса, и к лету так извёл парня, что он начал понимать нежелание командования ночной вахты давать своим подчинённым разрешения на брак.

Нет, капрал-адъютант по-прежнему исправно выполнял свои обязанности, по-прежнему был готов плечом к плечу с товарищами встретить любое порождение ночных кошмаров — но в то же время он стал замечать за собой до того не проявлявшийся страх. Время от времени приходили мысли о том, что будет с Эвкой и ребёнком, если он сам вдруг погибнет на одном из дежурств, и тогда в душу закрадывался леденящий ужас. Максим боялся не за себя — за близких, и страх только усиливался, когда находил в потаённых уголках памяти подпитку в виде воспоминаний об уже однажды пережитой потере.

— Не спи, деревня! — в затылок ударил холодный снежок, и за край шарфа потекли струйки талой воды. Взбешённый Макс резко развернулся, но вспышка ярости тут же угасла: его нагонял Иржи Шустал. Парень принялся счищать снег с шеи и одновременно растерянно заозирался. Оказалось, что за раздумьями он успел дойти почти до самого Карлова моста, а приятель, видимо, проводил время в трактире «У золотого гуся», наслаждаясь прекрасной кухней пани Вейхеровой и, возможно, обществом красавицы Жужанки.

— Обязательно было за шиворот кидать? — ворчливо поинтересовался Максим, вытирая о плащ мокрую руку.

— Зато взбодрился, — невозмутимо заметил Шустал, который теперь шагал рядом. — Чего такой смурной?

— Да всё то же.

— Ну, братец, отцовство — дело такое. Как пани Эвка поживает?

— Хорошо. Вроде. Я же не специалист, — в глазах Макса вдруг мелькнула тревога. — Иржи, а если вдруг что — за кем бежать? Есть у нас в Праге хороший доктор?

— У нас в Праге всё есть, — усмехнулся капрал, но, заметив укор во взгляде приятеля, добавил уже мягче, будто уговаривая ребенка:

— Да не трясись ты так. Не она первая рожает. Всё будет хорошо! Кабурек всех окрестных повитух знает, а будет надобность — притащим медикуса хоть из самого Града. А вот тебе в твоём самоедстве помочь будет куда труднее. Может, поумеришь терзания? Побережёшь нервы?

— Если б я мог.

— Можешь, — Иржи категорично махнул рукой, рассекая ладонью воздух. — Иначе какой с тебя будет прок, если в самом деле что-то потребуется? Ты же «ах!» — и растаешь, как сахарный.

— Не растаю, — пробурчал Максим, поправляя шарф и морщась от прикосновения мокрой шерсти. — А почему предшественник командора — ну тот, что тоже был иноземец — не женился?

— Ты опять за своё? Как пьяный до дерева, — вздохнул Шустал. — Не знаю я. Но не потому, что боялся каких-то последствий. Не веришь — спроси у пана Бочака.

— А он тут при каких делах?

— При таких, что он в своё время был адъютантом предыдущего командора, и его закадычным приятелем. Я слышал, по молодости они любили захаживать в весёлые дома, и в Старом Месте, и в Малой Стране, и даже на Градчанах, и в Вышеграде. Все обошли, какие тогда были.

— Даже так? — удивился Максим.

— Ага. Это у Брунцвика рыцарские обеты, устав Ордена. А прежний командор был человек вполне себе светский, и плотских удовольствий не чуждый. Так что, — подвёл итог капрал, — заканчивай маяться глупостью, а то говорили мне уже, как тебя утопцы чуть во Влтаву не уволокли.

— Брехня, — нахмурился Макс. — Ну, прилетело несколько раз, так он, гад, со спины подкрался. Я-то думал, меня Гинек прикрывает, а он, баран, со своей алебардой в самую гущу полез.

— С Гинека командор спросит, когда у того поломанные ноги заживут. Хотя как по мне — выбитый глаз ему уже сам по себе наука, чтобы не воображать себя героем. Но ты-то куда смотрел? Будто новичок, право слово.

— Никуда я не смотрел, — обиделся Максим. Ему было стыдно признаться приятелю, что, внезапно обнаружив за спиной отсутствие прикрытия, он на какое-то мгновение ощутил приступ прямо-таки животного ужаса, едва не заставивший его бежать, сломя голову. Именно в эту минуту навалившийся сзади толстяк-утопец крепко приложил его по голове, а подоспевшие приятели нежити принялись охаживать упавшего стража повсюду, куда только могли дотянуться. Спасло его только