И зовите меня Гудвин - Павел Николаевич Корнев
— Два медбрата: один холодный, второй контуженный и не помнит ни хрена. Доктор пропал.
— Не брат мне этот урод зелёнокожий! — гоготнул автоматчик, который и пнул меня под рёбра. — Взяли кого?
— Не-а. Но мы ещё только лестницу перекрыли, блоки проверять не начинали.
Бородатый шофёр аж посерел.
— Никто из дома не выходил! Я бы увидел!
— Умолкни, борода! — шикнул на него стоявший в дверях боец и скрылся из виду, но сразу заглянул обратно и предупредил: — Гэбэшники приехали, поднимаются уже!
Шофёр испуганно глянул на дверь и как-то очень неуверенно отступил в угол, а я перевалился на бок, полежал так немного, после подобрался и поднялся на четвереньки, затем встал. Покачнулся и едва не плюхнулся на задницу, но проснувшиеся рефлексы помогли сохранить равновесие. Зазор между макушкой и потолком остался не таким уж и большим — поднял взгляд и решил, что росту во мне теперь немногим за два метра. По всему выходило, что и бородатый коротышка далеко не карлик, просто себя поперёк шире, а что бойцы его заметно выше, так они те ещё лоси.
Задумался об этом, и вновь пошла кругом голова — тогда сжал кулаки и стиснул зубы.
Надо собраться!
Ещё не хватало, чтобы крайним выставили и жмура обезглавленного на меня повесили!
Я огляделся и обнаружил, что мебель в комнатушке старая, как бы ещё не второй половины прошлого века — вся из ДСП с поцарапанной полировкой. В серванте пылилась посуда, в углу на четырёх ножках замер короб допотопного телевизора с вакуумным кинескопом. На стенах — бумажные обои и ковёр с геометрическим узором.
К алкашам на вызов приехали или к старушке какой?
Стоп! Какой ещё, к херам, вызов⁈
Я приметил в серванте зеркальную панель, подошёл и глянул на своё отражение. В глазах разом помутилось.
— Да красавец, красавец! — гоготнул боец, чей пинок и вырвал меня из забытья. — Рожа зелёная!
И да — на растрескавшейся поверхности зеркала отражалась именно что рожа, и рожа эта была серовато-зелёная, словно белого как мел человека густо посыпали пудрой бледно-оливкового оттенка.
Только человека ли?
Что за хрень⁈
Но совладал с эмоциями и не отшатнулся, не саданул кулаком по зеркалу. Заставил себя всмотреться в черты лица.
Ну да — всё же не морды и не хари, а лица. В крайнем случае — рожи. Островерхие уши, тяжёлая челюсть с ямочкой, массивные надбровные дуги, широкий рот с парочкой торчащих наружу клыков, чуть приплюснутый нос, малость толстоватые губы. На голове — обесцвеченный короткий ирокез. Ну или не обесцвеченный, а натурального оттенка, потому как красноватые глаза точно принадлежали альбиносу. На правой скуле багровела ссадина и чернел кровоподтёк, бровь оказалась рассечена.
«С этим можно работать, — подумал вдруг я и мысленно воскликнул: — Блин, да с этим и так можно жить!»
У иных негров шнобели куда как шире, а губы толще. Тут клыки обрезать, кожу отбелить, ирокез сбрить и после двух-трёх пластических операций обычным человеком стану. Только очень уж здоровым. Вот прям очень…
Росту за два метра, вес точно за полтора центнера. И то не жир, а кости, связки и мышцы. Торс бугрился жгутами мускул, слишком узкие рукава халата легонько потрескивали при каждом напряжении бицепсов.
«А и неплохо!» — вновь подумал я и растянул губы в улыбке, мимоходом отметив, что под халатом на мне майка-алкоголичка с узкими лямками и синие спортивные штаны с тремя полосками. Обут я был в растоптанные кроссовки на босу ногу.
Почему не стал выть, биться головой о стену и требовать вернуть себя в прежнее тело?
Так поджарилось оно от высоковольтного разряда!
Некуда возвращаться!
Опять же, если наперёд знаешь, когда, где и как распрощаешься с жизнью, да ещё есть время свыкнуться с мыслью о близкой и не самой безболезненной кончине, то за такой вот второй шанс ухватишься руками и ногами. И не важно даже, подарил растянувшуюся на вечность иллюзию бьющийся в агонии мозг или напортачил спаливший сознание прежнего хозяина этого тела экстрасенс — как бы то ни было, я собирался урвать от своего нового бытия всё, что только можно.
Но для начала требовалось не угодить за решётку, а значит, придётся изображать переходящее в полную амнезию нарушение краткосрочной памяти.
Нормальный диагноз. Прокатит, если всерьёз не начнут крутить.
— Все на выход! — послышалось откуда-то из коридора, и этого негромкого требования хватило, чтобы автоматчик сильным толчком в спину отправил шофёра скорой к входной двери.
Второй боец в комнате тоже оставаться не стал, а вот мне убраться восвояси помешал переступивший через порог худой длинный мужчина с мертвенно-бледной кожей, запавшими глазами и тонкой полоской бескровных губ.
— Не так быстро, зелёный! — всё так же негромко бросил он, не спеша проходить вглубь комнаты.
Что «зелёный» начнёт дурить гэбэшник нисколько не переживал по той простой причине, что выход перегородил мясистый громила в низко опущенной на лоб шляпе и длинном болоньевом плаще. Сложением тот не уступал тяжелоатлету или борцу — мимо такого даже орку не прорваться: мигом мёртвой хваткой вцепится и в бараний рог скрутит.
И «мёртвой хваткой» — это в прямом смысле слова, без какого-либо художественного преувеличения: очень уж характерного оттенка было синюшно-бледное лицо. А ещё до меня донёсся запах чего-то вроде формальдегида, аж в носу засвербело. Громила неприятно осклабился, и я сам не заметил, как упёрся спиной в стену.
Сразу опомнился, передёрнул плечами и перевёл взгляд на первого из заявившихся на место преступления гэбэшников, который продолжал изучать обстановку. Одежда у него оказалась сплошь неброских тонов — деловой костюм и шляпа были светло-серыми, сорочка белой, и только галстук отливал яркой синевой шёлка.
— Ну и что тут стряслось, зелёный? — поинтересовался гэбэшник некоторое время спустя.
— Ничего не помню, — ответил я в общем-то чистую правду.
— Совсем ничего?
Я покачал головой.
— С утра — так уж точно.
