Кондитер Ивана Грозного (СИ) - Смолин Павел

— Не нам, сирым, слова юродивого проверять.

— Правильно, — поддержал «подельника» Василий.

— Может и так, — пожал я плечами. — Но работать будем на совесть — слыхали же сами, юродивый о трех тандырах нам рассказал. Из них один исправным будет, а ежели мы один всего и построим, только Господу одному известно, что будет.

— Правильно! — поддержал плотник в этот раз меня.

— Работаем как работали, — повторил я.

— Чего встали? Работаем, — продублировал работникам Ярослав.

Мужики заняли позиции, а мы с мастеровыми остались сидеть.

— Принес, дядька Гелий! — появился в калитке Федор с запотевшим кувшинчиком в руках.

Не сидеть же ему весь день на теплом солнышке с нами, он же наемный работник, а значит должен работать.

— Спасибо, — забрал я у него кувшин. — До обеда че хошь можешь делать.

Работать должен, но очень щадяще — ребенок все-таки.

— К друзьям сбегаю, они в поле сейчас, и сразу же обратно, — предупредил меня Федька и убежал.

Пригубив холодного кваску, я поделился кувшинчиком с мастеровыми.

— Благостно, — крякнул Ярослав, вытер с бороды попавшие капли и передал посуду Василию.

Сперва понюхав, тот ненадолго приложился к горлышку и с удовольствием заключил:

— Ммм, медовый! — после чего приложился уже как следует.

— А может того… — блеснул глазами Ярослав. — Покрепче?

— Не, — отмахнулся я. — Хошь, сам пей, а я лучше поостерегусь.

— Нет, батюшка келарь точно перед обедом обнюхает, — вздохнул каменщик.

— А мёд у монастыря свой? — перевел я тему.

Ульев в привычном мне виде я в этом мире не видел, а там еще проще тандыра. Припасу пока, мне здесь жить долго, и «ухнуть» все ценное, что есть в голове во славу и процветание Церкви, конечно, богоугодно, но мне же тоже не только для себя родного надо.

— И свой, и караваны гостевые возят, — ответил Василий. — Из Черниговских земель самый лакомый, — облизнулся.

— Из Брянских, — поспорил Ярослав.

— Из Черниговских.

— Из Брянских.

— Из…

— На Оттоманщине пчелы редкость, — выкатил я выдуманный факт, чтобы перевести спор в конструктивное русло. — Как вообще мёд с воском добывают?

— Ну как же!.. — приосанился Ярослав, приготовившись объяснять.

— Ты щас расскажешь! — пренебрежительно перебил его Василий и принялся объяснять сам, игнорируя обиженно сопящего напарника. — Угодья бортные по семьям бортницким расписаны, по наследству передаются…

— Это у людей, не у монастыря, — пояснил для меня Ярослав, проигнорировав обиженно насупившегося плотника.

— А как угодья обустроены-то? — не услышал я главного.

— Так дырка в дереве, — пояснил Василий, недоуменно посмотрев на меня. — Ты чего, совсем дурачок, Гелий?

Не буду его больше квасом поить. Ничего личного — просто характер у него поганый.

Батюшка келарь, которого я «поймал» после обеда, торговался аки самый бессовестный рвач на рынке, и я уже почти смирился с утратой изрядной суммы, но помог старый-добрый свободный рынок: сидящие на скамейке перед «офисом» батюшки келаря и торгующиеся мы услышали стремительно несущуюся по монастырю благую весть:

— Караван гостевой приехал! Караван гостевой!..

Купцы в монастырь да посады приезжают регулярно, но на моей памяти впервые. Интересно.

— Ну а чего, отрока грамоте учить — дело благое, — засуетился Николай. — Треть уступлю, — «расщедрился» на скидку.

Суетится, значит купцы его монополию на писчие принадлежности подрывают. И подрывают сильно, если аж на треть этакий жлоб подвинулся. Но жлоб, поэтому один черт получится сильно дороже, чем у «гостевого каравана».

— Негоже монастырь объедать, батюшка, сам говоришь — мало их, чернил, — поднялся я со скамейки. — Пойду до гостей, может у них хоть уголек да дощечки найдутся, — горько вздохнул, имитируя острый приступ совестливости.

— А работать кто будет? — не без ехидства спросил Николай.

Пушкин в эти времена еще не родился, поэтому отдуваться приходится самим.

— Ярослав с Василием тоже чай не дураки до каравана не сходить, — сослался я на цеховое право лениться. — Работы немного осталось, до заката всяко управимся, батюшка, а других строить покуда нельзя. Федьку учить нужно, я на то зарок дал.

— Ну, когда цену непомерную тебе загнут, вертайся, авось и сговоримся. Только трети уже не будет, — великодушно предложил он.

— А вам не нужно разве для нужд монастырских поторговать? — спросил я.

— То не твоя забота, Гелий, — пробурчал в ответ батюшка.

Сердится, что не выгорело гастарбайтера облапошить.

— К батюшке келарю купцы сами приходят, с подарками да уважением, — похвастался стоящий перед входом в келарскую обитель «боевой прислужник».

— Спасибо, — поблагодарил я его за ответ и пошел к источнику суеты — северным воротам.

Шел не один, а в степенно, без всякой суеты, шагающей к воротам группке монахов и послушников десятка на три человек. Жизнь здесь Богоугодна, но скучна — ежели и не купить чего, так хоть поглазеть. Это — еще и причина того, почему везде, где я попадаю в скопление народа, начинается:

— Гелий, расскажи про это!

— Нет, расскажи про то!

— Ишь, насели! Нет уж, Гелий, рассказывай лучше про…

И я рассказывал, мне же тоже скучно. Как вариант — даже скучнее, чем другим, потому что часами сидеть без дела, вести медленные разговоры и много созерцать окружающую меня Русь я не привык, а они с этим родились и выросли.

— О, Федька! — прервав рассказ, заметил я спешащего ко мне, ловко обходящего обтянутые рясами да подрясниками ноги, помощника. — Это вот, братья и батюшки, Федор, помощник мой. Ежели прибежит к кому с просьбою от меня, прошу в шею сразу не гнать, а хотя бы выслушать.

— Да ты чего, Гелий, мы ж к тебе со всей душой, — обиделся на такое предположение Павел.

— Мы, конечно, не греки, да своим помогать приучены, — вроде как поддел, а вроде как и приятно сделал изначально недолюбливавший меня Андрей.

Народ покивал и позитивно побурчал на нас с Федькой. Не только я привык к монастырю и его обитателям, но и они привыкли ко мне. Привыкли, приняли, полюбили — за исключением отдельных представителей — и в разумных пределах постараются мне помочь, если что-то случится. Гостеприимный мы, русские, народ, и это, как и многие другие достоинства (и недостатки, чего уж там), у нас от предков.

Глава 10

Наличие в этом времени «локальных брендов», сиречь общепризнанно хороших видов товара из определенного региона, стало для меня еще одним открытием.

— Кожа да мыло из Ярославля!

— Тульские лопаты, топоры, гвозди!

— Масло, сало да мясо из Вологды!

— Псковский лён!

— Меха с холодного Севера!

— Волжская белуга! Севрюга с Каспия!

И ведь тоже открытие то еще: торговля существует столько, сколько существует сама цивилизация, и существует она лишь потому, что в разных землях хорошо растет/добывается/удобно обрабатывается какой-нибудь ресурс, а всего остального всегда не хватает. Тут и без всяких учебников по экономике, чисто ради выживания соберешь караван да до соседей двинешь, поменять чего-нибудь на чего-нибудь ко всеобщему процветанию.

Русь — страна торговая, и таковой всегда была, есть и будет, но в мои прежние времена это как-то подзабылось: сначала, с подачи Императора, стала «Россия — страна военная», а потом, при СССР, торговать вообще стало стыдно, зато колоссальная военная мощь только прибавилась.

Но торговля-то была, и какая! Нифига себе — вторая экономика мира! Зародилась Русь когда-то в качестве крышующего торговый путь «из Варяг в Греки» ЧОПа, занималась этим да грабежом более богатых соседей, и ни о какой государственности даже не думала, но в какой-то момент оказалось, что «более богатым соседом» для беспокойных степняков стала уже она. Неприятно, пришлось сплачиваться и обзаводиться нормальными государственными институтами. Слово «суверенитет» здесь не в ходу, но понимание значимости оного как минимум в правящую верхушку уже зашито.