Внедроман. Полная версия - Алексей Небоходов
Приблизившись к двери кабинета, Михаил толкнул её, распахнув обитую коричневым дерматином створку. На доске аккуратно выведена мелом тема лекции: «Моральный облик строителя коммунизма». Под ироничным лозунгом стояла школьная парта, где скоро разыграется ключевая сцена.
Михаил прошёл вдоль деревянных стульев, тщательно проверяя каждую деталь: потрёпанные края учебников, пеналы с цветными карандашами, заметки, приколотые кнопками к стене. У окна он выглянул наружу, где было создано импровизированное «дворовое пространство» с лавочками и гипсовой статуей девушки с веслом – точной копией той, что стояла в парке его юности.
Из размышлений Михаила вывел голос помощника режиссёра – молодого француза Жака, которого Михаил по старой привычке называл Женькой:
– Михаил, актёры готовы. Загляните к Светлане в гримёрку, кажется, она волнуется.
Михаил кивнул и направился через коридор в гримёрку. Студия была его гордостью, приносила доход и признание, но больше всего он ценил короткие мгновения, когда видел увлечённых, счастливых людей, которые и представить не могли такой поворот судьбы.
Постучав в дверь гримёрной, Михаил не стал ждать ответа и вошёл. Светлана Бармалейкина стояла перед зеркалом, поправляя голубое ситцевое платье с белым воротничком. Её лицо выражало серьёзность, будто она готовилась не к съёмкам взрослого фильма, а к выпускному экзамену в театральном институте.
– Что, товарищ студентка, волнуетесь перед сессией? – Михаил изобразил строгий преподавательский тон.
Светлана тут же рассмеялась, взглянув на него через зеркало:
– Михаил, прекратите. Такое чувство, будто сейчас из-за угла выскочит комсомольский секретарь и потащит на собрание. Всё слишком правдоподобно.
Михаил сел на край стола и продолжил уже мягче, почти отечески:
– Не переживай, Свет. Ты в любом образе прекрасна. Да и сценарий такой, что играть почти не придётся.
– А режиссёр, между прочим, ты, – с улыбкой напомнила Светлана. – Оттого мне ещё неловко.
– Почему это?
– Кто бы мог подумать, что я окажусь на месте Лиды, причём в такой вот интерпретации? Моё советское детство разбито вдребезги!
– Ты же понимаешь, что мы делаем искусство? – иронично произнёс Михаил. – Честное, откровенное и совершенно не пошлое.
– Искусство – громко сказано, но что-то честное в этом точно есть, – Светлана вновь засмеялась, повернувшись к зеркалу. – Кстати, платье тебе нравится? Похожу на советскую студентку?
Михаил окинул её внимательным взглядом – от завитых локонов до туфель на низком каблуке – и медленно произнёс:
– Идеальное попадание. Точно советская студентка.
Светлана рассмеялась, но затем вдруг серьёзно спросила почти шёпотом:
– А тебе самому… не странно? Вот это всё? Нет ощущения, что мы заигрались с прошлым?
Михаил помолчал несколько секунд, глядя на её отражение в зеркале, и ответил задумчиво:
– Странно, конечно. Но знаешь, иногда, чтобы отпустить прошлое, его нужно превратить в анекдот. Мы освобождаемся, смеясь над ним.
Светлана удовлетворённо улыбнулась и снова занялась подготовкой, но уже спокойная и уверенная.
Михаил вышел из гримёрной и направился обратно на площадку. Техники готовили камеры, актёры повторяли диалоги, а кто-то дописывал на доске фразу «Слава КПСС!». До команды «Мотор!» оставалось несколько минут.
Скоро прошлое снова станет настоящим – пусть только в кадре, но Михаилу было уже не страшно. Он был здесь, в своём маленьком советском павильоне посреди Парижа, где нашлось место смеху, иронии и едва ощутимому сожалению. Михаил вернулся на площадку, ощущая прилив знакомой энергии перед началом съёмки, когда мир сужался до размеров кадра, и каждая деталь обретала значение.
Студийный павильон гудел суетой: техники возились со светом, операторы проверяли камеры, а помощник режиссёра Жак, которого Михаил по привычке называл Женькой, горячо размахивал руками перед осветителем, словно дирижировал невидимым оркестром. Михаил взглянул на часы – время поджимало, но он намеренно не вмешивался, зная, что хаос скоро превратится в идеальный порядок, необходимый для съёмки лучших кадров.
На площадке возвышалась декорация трамвайного вагона – точная копия советского транспорта: потёртые сиденья, облупленные поручни, мутные окна, за которыми виднелись нарисованные улицы безымянного города. Запах лака и старого металла добавлял сцене убедительности. Михаил усмехнулся: трамвай казался выехавшим прямиком из московского депо шестидесятых, готовым везти пассажиров в эпоху, где всё было одновременно проще и сложнее.
Светлана сидела на одном из сидений, листая сценарий. Рядом актриса второго плана, игравшая подругу Лиды, зевала и поправляла чёлку, явно ещё не войдя в роль. Михаил, совмещавший обязанности режиссёра и Шурика, уже облачился в мятую рубашку и очки, сдвинутые на нос для усиления рассеянности. Он прошёлся по вагону, проверяя детали: потрёпанные учебники, авоська с яблоками и печеньем «Юбилейное», плакат с улыбающейся колхозницей. Всё было идеально, и Михаил удовлетворённо кивнул, заняв место за пультом.
– Все готовы? – его голос эхом отозвался в павильоне, заставив команду встрепенуться. Ответом стал дружный гул. – Света, ты сосредоточена, готовишься к экзамену. Подруга, больше усталости, ты зубрила всю ночь. А я – он усмехнулся, – то есть Шурик, захожу последним. Камера, мотор!
Софиты мягко осветили вагон, создавая иллюзию утреннего света. Лида, которую играла Светлана, сидела у окна, сосредоточенно шепча формулы из учебника физики. Подруга рядом окончательно сдалась сну: голова упала на плечо Лиды, а учебник выпал из её рук, добавляя сцене комичности. Декораторы предусмотрели даже лёгкое покачивание вагона, создавая реалистичное ощущение движения. Камера скользила по деталям: потёртую обивку, картонные дома за окном, негромкие разговоры пассажиров о погоде и дефиците колбасы.
Михаил-Шурик вошёл в кадр, слегка покачиваясь, имитируя тряску вагона. Его рассеянный и чуть озабоченный взгляд остановился на учебнике в руках Лиды. Он комично поправил очки, протиснулся ближе, нарочно зацепив чью-то авоську, вызвав приглушённый смех за кадром. Жак-Женька с трудом удержался от смеха, закусив губу и блестя глазами от восторга.
Лида не замечала Шурика. Светлана играла так увлечённо, что не обращала внимания даже на толчки трамвая. Михаил, используя момент, уселся напротив, комично неловко поправляя очки и роняя сумку с глухим стуком. Лида, сосредоточенно подчёркивая строчки, не подняла глаз. Сцена была абсурдной и комичной: рассеянный Шурик и полностью погружённая в учебник Лида создавали идеальный контраст.
– Стоп! Отлично! Света, ещё немного усталости в позе. Подруга, твой сон великолепен, так и держи. Снимаем снова!
Второй дубль вышел ещё живее. Светлана чуть сутулилась, а подруга, засыпая, даже захрапела, вызвав сдержанный смех. Михаил стал двигаться увереннее, взгляд его персонажа стал более лукавым, но сохранял комичную неловкость. Михаил-режиссёр удовлетворённо кивнул: кадр получился живым и искренним.
Сцена перетекла в следующий эпизод. Трамвай «остановился», Лида и спящая подруга вышли на уже знакомую импровизированную остановку. Светлана, не отрываясь от книги, шагала быстро, будто решала сложную задачу. Подруга плелась позади, затем по сценарию незаметно покинула
