Путь хирурга - Валерий Александрович Гуров
Седой прищурился.
— Тебе лучше уйти с нами. Потом будет хуже, — проворковал он.
Занимательно, что о себе он говорил во множественном числе, хотя я теперь точно понимал, что он пришел один. И «миражи», которые он плодил, похоже, не были наделены собственным, отдельным от него сознанием.
— Воспользуюсь советом в следующий раз, — я вымучил на лице улыбку.
Миражев не знал, что сказать.
— Решение принято. Он остается, — произнес учитель. — Попрошу немедля покинуть стены Приюта Длани Предков.
Седой коротко кивнул, отчего-то усмехнулся и кивком «испарил» свои миражи.
— Вы пожалеете, господин Астахов, — бросил он напоследок.
Старец не ответил. Ученики не расслаблялись, так и стояли в боевых стойках.
Я покосился на Павла Алексеевича, твердо понимая, что стал проблемой. И меня не вырезали… пока. Пока я был нужен.
А для чего — я должен узнать, пока всё не перевернулось с ног на голову ещё раз.
Миражев сделал поклон, даже в таких обстоятельствах отдавая толику уважения Приюту. Миражи, созданные им, окончательно растворились прямо в воздухе.
— До скорой встречи, господа, — насмешливо бросил Миражев и напоследок смерил меня взглядом.
И он не ушел, нет… он и сам просто исчез, оставив в воздухе дымку. Ученики вышли из боевых стоек и пока что растерянно переминались с ноги на ногу.
— Тренировка закончена. Отведите его в отсек к сбившимся, — велел одними губами Астахов. — Демидова проводите в медсанчасть.
Учитель резко развернулся и зашагал прочь, даже не взглянув на меня. Лицо у него было бледнее снега. Определенно, переживал за случившийся конфликт со Школой Полуденного Морока. Уже у выхода из двора к Учителю приблизился тот самый ученик, что убегал куда-то ненадолго. Теперь он вернулся.
— Он слишком опасен, Учитель, — осторожно сказал ученик, бросая короткий взгляд через плечо, на меня. — Почему вы оставили его?
Астахов едва слышно, почти шёпотом ответил, не сбавляя шага:
— Потому что сейчас он опасен для наших врагов ещё больше, чем для нас. Если Узел выбрал его, мы не должны упустить шанс и дать ему возможность… — какую возможность мне собираются дать, Астахов не договорил. Зато весьма реалистичено описал мои дальнейшие перспективы. — А если он станет проблемой, я лично перережу ему горло.
Я не стал плодить вопросы, ответов на которые не прибавлялось. В подходящий момент я все обязательно узнаю.
— Пусть остается. Так даже интереснее, — я услышал шепот Ивлева, переговаривающегося с товарищами.
— Пошли, отведу тебя в отсек к равным… — прошипел он.
Ну вот, хотя бы один в этом приюте искренне желал моего здесь присутствия. Взаимно, кстати. Я не люблю оставлять незакрытые долги.
Глава 6
Внутри отсека для сбившихся пахло смертью. Не гнилью, засевшей в трещинах в камне и в сыром мху на швах стен. Нет… это был отчетливый смрад смерти. Такой запах я хорошо знал, чувствовал его много раз — когда, заходя в реанимацию, понимал, что больной не жилец.
С минуту я стоял у входа и осматривался, пытаясь понять, как встречает меня это место.
Комната была низкой, с провисшим сводом и потрескавшимися стенами, словно камень, как змея, пытался сбросить с себя старую чешую. С потолка шли влажные разводы плесени, похожие на кривые пальцы старика, тянущиеся вниз.
Здесь было так тихо, что казалось будто само каменное дыхание стены замерло, вслушиваясь в тебя. Но потом я услышал, как в дальнем углу медленно, размеренно капала вода, глухо ударяясь о каменный пол.
А еще в темноте кто-то едва слышно, сдавленно шептал, будто молился, а может, сходил с ума.
Обстановка, конечно…
Я осторожно шагнул вперед, и под ногой хрустнуло что-то хрупкое. Возможно, осколок старой посуды, возможно, кость крысы.
Вдоль стен тянулись низкие нары, на них лежали… сбившиеся? Часть из них спали, другие просто лежали с открытыми глазами, не моргая.
Что ж, если здесь всегда так тихо, то у меня, считай, есть место для того чтобы пораскинуть мозгами.
Я прошел вглубь отсека, сел на край нар. Присмотрелся внимательнее в лица сбившихся. В этих людях не было той самой вязкой черноты, что сочилась из учеников и учителей Приюта. Да, они были сломлены, энергетические каналы у них были повреждены, но оставались чистыми.
Внутри них не было гнили…
В углу кто-то тяжело закашлялся, нарушая монотонное капание воды и «молитву». Справа шевельнулись, раздался короткий хрип, но следом снова повисла тишина.
— Здесь всегда так тихо? — спросил я, обращаясь ко всем сразу.
— А ты вообще кто? — сиплый голос будто вывалился из тьмы. — Ты — тот, что выжил ТАМ?
Я повернул голову и наткнулся взглядом на мужчину лет тридцати, с впалыми глазами и надорванной щекой, по которой тянулся старый шрам. На нем была роба школы, но без символов. Его я уже видел в первый день, в зале, впрочем как и остальных. Видимо, они и были тем самым «мясом», что избивали на тренировке, когда я явился в зал.
— Зовите Константином. Или Мирошиным. Как вам будет легче, — ответил я.
— У сбившихся нет имени, — раздраженно бросил еще один голос, его обладателя я не видел. — Хоть трижды его назови.
— У тебя нет, — сказал я. — А у меня есть.
Из темноты появилась перекошенная рожа мужика лет сорока. Он хотел что-то возразить, но передумал. Губы скривились, но слова так и не прозвучали. Правильное решение, хвалю.
Я откинулся назад и прислонился к стене, опершись о холодный камень. Сверху, с верхнего яруса нар, скрипнуло. Показалось третье лицо — сухощавого, жилистого мужика. Щеки ввалились, глаза запали, на лбу виден ожог, старый, но выглядит свежо из-за того, как кожа обтягивает кость. Он жевал что-то беззубо и смотрел на меня с без особого интереса, будто разглядывал не человека, а новую трещину в полу.
— Здорово, — хрипло произнес он, а потом тише добавил. — Только с едой осторожно, как есть соберешься. Иногда подсыпают всякое. Свои же.
— Зачем? — я чуть вскинул бровь.
Он усмехнулся беззвучно.
— Чтобы ты сдох. А потом вместо тебя пришел новый. Новенькие тут, как щенки.
