Товарищ «Чума» 11 - lanpirot
— Ты… живой? — Вязкий воздух болота содрогнулся от его мощного рева. — Мир мёртвых не место для живых. Куда ты подевал старого Лодочника, смертный?
Я с силой вцепился в рукоять весла — единственного оружия, которое у меня было, и спокойно ответил этой глыбе (хотя внутри меня всё и подрагивало от напряжения):
— Теперь я за него — старик устал и попросил заменить его на время…
Хрюм медленно повернул голову, еще раз пройдясь взглядом по мне и моим пассажирам. Лёд на его шее треснул с громким хрустом, и мелкие кристаллики рассыпалась по палубе вокруг его тела.
— Ты не выдержишь и суток в этих мрачных чертогах, и останешься здесь навсегда, — усмехнувшись, проревел великан.
— Посмотрим, — пожал я плечами. — Зачем ты прервал наш путь?
— Харон… — прорычал гигант, и от его голоса у меня даже внутренности содрогнулись. — Мне нужен был он, а не ты…
— Еще успеешь поговорить — я здесь ненадолго.
— Ты здесь точно ненадолго, — усмехнулся Хрюм, колыхнув необъятным животом. — Я давно не пробовал свежего человеческого мяса, и соскучился по нему! Глоток твоей горячей крови растопит лёд в моих жилах и…
— Ты не тронешь его, Хрюм! — Из-за моей спины неожиданно выбрался Черномор. — Я тебе не позволю!
— А это что за недомерок? — Впервые за всё время я уловил эмоцию этого существа — оно откровенно развеселилось. — Ты будешь указывать мне? Мне?!!! — И даже сам Нагльфар содрогнулся от его дикого хохота.
Хрюм медленно наклонился к Черномору, и его провалившийся рот растянулся в мерзкой ухмылке. Ледяные сосульки, в которые превратилась его борода, выдали мелодичный перезвон. Глаза великана на мгновение вспыхнули мертвенно бледным огнем, а нас обдало потоком морозного воздуха.
Но, если душам Глории и Черномора мороз был нипочем, мертвые, как говорится, не потеют, то меня после этого «внимательного взгляда» основательно пробрало. Мне пришлось со скипом сжать зубы, чтобы они не выдали барабанную дробь от этого потока холода.
— Ах, так вот ты кто… — прошипел великан, голос которого мгновенно потерял насмешливое выражение, став низким и опасным. — Мой жалкий племянник. Тот, кого даже мать так и не смогла принять.
— Заткнись, Хрюм! — теперь уже злобно зашипел Черномор, вспомнив свои былые обиды. — А не то…
— Ты будешь указывать мне, жалкий ублюдок? — Его голос прокатился по болоту, как гром. — Или ты забыл, что случилось с твоей последней попыткой перечить мне? Да и что ты мне сможешь сделаешь? Ха! — Хрюм растянул промерзшие синие губы в жутком оскале, обнажая натуральные клыки. — Ты — позор нашего рода Ётунов! Вошь! Презренный клоп среди могучих великанов.
Черномор съёжился, но не отступил. Его кривые пальцы вцепились в мою куртку, будто ища опору.
— Помнишь, как я раздавил твоего пса, Гнилозуба? — Хрюм лениво пошевелил пальцами, и в воздухе вспыхнуло мерцающее видение — карлик, рыдающий над кровавым месивом шерсти и костей. — Такого же жалкого, как и ты сам? А ведь ты так его любил…
Черномор задрожал, но Хрюм на этом не остановился, продолжая с удовольствием третировать коротышку.
— А твоя мать? — прошипел великан, понижая голос до леденящего шепота, от которого по коже побежали мурашки. — Моя сестра смотрела на тебя, как на выродка! Как на кусок смердящей грязи под ногами. Знаешь, что она говорила всякий раз, когда мы встречались? — Он замер, наслаждаясь каждой секундой тишины, в которой висели его слова. Ветер стих. Даже болотные испарения замерли в воздухе, будто боялись шелохнуться. — Пусть лучше Фенрир[1] его проглотит. Мой урод не достоин искрящегося вечного льда Ётунхейма!
Черномор глухо вскрикнул — коротко, рвано, как раненое животное. Его лицо исказилось от гнева, а глаза налились злобой. Пальцы, вцепившиеся в мою куртку, превратились в стальные тиски, хотя карлик был бесплотным духом. Но в этом мире мёртвых именно железная воля зачастую управляла всем.
Я почувствовал, как по моей спине пробежал не то холод, не то что-то иное — какая-то странная «вибрация». И после этого моя эмпатика просто зашкалила от древней и подавленной боли Черномора. Перед глазами мелькнули обрывки его воспоминаний: «карликовый великан», сгорбленный, раздавленный и изгнанный из отчего дома, потерянно стоял у края ледяной пропасти… и женщина в плаще из грубо выделанных медвежьих шкур, отворачивающаяся от него.
— Так что мне даже руки об тебя марать не придётся, — прогудел напоследок капитан Нагльфара, теряя к Черномору интерес. — Ты — ничтожество!
— Мой родной братец тоже так думал, — неожиданно взял себя в руки Черномор, — а затем несколько столетий провел в чистом поле в виде пустой отрубленной головы… Вы же все тупые поголовно, родственнички! Даром, что такие здоровые. А настоящая сила здесь! — И он прикоснулся пальцами к своему виску. — В голове!
Хрюм замер. На мгновение даже ветер, казалось, прекратил своё бесконечное движение. Тревожная тишина повисла над древним болотом, помнящим еще посещения Геракла. Даже призрачные умруны, тихо стоявшие по краям палубы, словно застыли в оцепенении.
Никто не ожидал, что после всех унижений Черномор поднимет голову и огрызнётся в ответ. Никто не думал, что в этом коротышке, подавленном и израненном веками унижений, ещё осталась такая полыхающая ярость, что могла бы сжечь всё на своём пути. Обычная злоба, как и холодная, расчётливая ненависть, остались где-то там, далеко позади.
Сейчас же мятежная душа Черномора полыхала огнём в самом прямом смысле этого слова. Мне даже пришлось отцепить его пальцы от своего рукава и отодвинуться подальше — терпеть этот жар становилось попросту невыносимо.
Великан медленно выпрямился. Лёд на его плечах потрескивал, как старые сухие кости. Глазницы, пустые и чёрные, вновь впились в Черномора. Но теперь в них не было насмешки. Теперь там читался какой-то интерес. Опасный. Хищный. Затем Хрюм замер, словно неподвижная глыба.
Его ледяные веки, покрытые причудливыми узорами инея, медленно приподнялись, обнажая бездонные глазницы, где клубился морозный туман. После этого он сделал шаг к нам, надвинувшись и, практически, нависнув над нашими тщедушными, по сравнению с ним, фигурами. Доски палубы жалобно заскрипели под чудовищным весом хримтурса.
Но Черномор не отступил. Вместо этого он рассмеялся — коротко, резко, словно топором разрубив мертвецкую тишину, окружающую нас. Его смех обжег воздух, смешавшись с треском вспыхивающих вокруг искр. Карлик расправил плечи, и его огонь внезапно вытянулся,
