ХТОНЬ. История одной общаги - Евгений ЧеширКо
– Здравствуй, Филипп, – кивнула она и протянула через порог лист, исписанный до середины почерками явно разных людей. – Собираем подписи жильцов общежития в качестве приложения к жалобе в соответствующие инстанции.
– По поводу магазина?
– Да. И чем чаще мы будем подавать жалобы, тем выше вероятность того, что этот магазин закроется. Мне так юрист сказал.
Произнеся слово «юрист», она приподняла брови и слегка вздернула подбородок вверх, одновременно наклонив голову набок, как это всегда делают люди, которые до сих пор верят в магическую силу закона.
– Хороший юрист? – спросил я, пробежав глазами по бумаге, чтобы найти в ней имя и отчество Шапоклячки – я постоянно их забывал. Ага, вот: «Шаповалова Надежда Ивановна».
– Юрист замечательный, но в первую очередь нам нужно консолидироваться и общим фронтом выступить против владельцев магазина, – затараторила она. – Одна подпись ничего не решит, а если все жильцы общежития подпишутся под жалобой, то к ней будет совсем другое отношение… там.
Она направила указательный палец вверх. Я поднял голову и увидел прямо над Шапоклячкой трещину в потолке. Она была не очень широкая, но довольно длинная. Проходя зигзагом по потолку, она не упиралась в стену, а продолжала спускаться по ней, опустившись уже сантиметров на пятнадцать к полу. Раньше я ее не замечал.
Шапоклячка, заметив мой заинтересованный взгляд, уже собралась поднять голову, чтобы проследить, что именно так привлекло мое внимание, но я, сообразив, что если она увидит трещину, то мне сейчас придется не просто поставить подпись, но еще и выделить денег на ремонт потолка, тут же отвлек ее, уронив ручку на пол.
– А где расписываться, Надежда Ивановна? – подняв авторучку, спросил я.
– А вот здесь, под последней подписью.
Прижав лист к стене, я написал на нем свою фамилию и расписался.
– Благодарю за сознательность, – улыбнулась Шапоклячка и, забрав документ, собралась уже двинуться дальше по коридору, но бросив взгляд на табличку с номером 201, снова повернулась ко мне.
– Филипп, а ты не знаешь, эти… – она наморщила лоб и сделала какой-то неопределенный жест рукой, то ли вспоминая фамилию жильцов, то ли решая – нужно ли ее вообще произносить вслух, – эти Романовы… они дома?
За моей спиной что-то скрипнуло – наверное, на стуле оживился Николай, услышав свою фамилию. Я взялся за ручку двери и будто бы невзначай потянул ее на себя, чтобы Шапоклячка не смогла заглянуть в комнату, а Николай – выглянуть из нее. Еще не хватало мне здесь локальных боестолкновений.
– Вроде бы мелкую только уложили. Лучше позже зайдите, – посоветовал я, о чем тут же пожалел.
– Увидишь их, передай, чтобы они зашли ко мне, – ледяным тоном произнесла Шапоклячка, сделав такое ударение на слове «они», что мне даже стало немного страшно за Колю.
Впрочем, мне тут же стало страшно за него еще раз, потому что за моей спиной послышался треск и глухой звук упавшего на пол тела.
– Хорошо, предам. До свидания, Надежда Ивановна! – скороговоркой произнес я и захлопнул дверь прямо перед носом Шапоклячки, который она уже собиралась сунуть в мою комнату, чтобы посмотреть, что это там так громко шлепнулось на пол.
Коля возлежал на полу, а точнее, на останках моего стула, одновременно пытаясь не засмеяться и не заматериться.
– Накатался хоть? – вздохнул я.
Коля кивнул и, продолжая сдерживать ржание, попытался встать, перебирая конечностями, как перевернутый жук. Не знаю, сколько бы продолжалась эта пантомима, если бы за стенкой не заплакала Верка, видимо разбуженная падением своего папаши. Николай испарился из моей комнаты так быстро, будто его здесь и не было, оставив о себе напоминание в виде поломанного стула. Ремонтировать его он, конечно же, не будет – не царское это дело.
Придется идти к Самохину.
В комнате напротив под номером 207 проживает еще один интересный обитатель нашего общежития – Андрей Андреевич Самохин. Внешность Самохина соткана из противоречий и контрастов, как и его характер. Маленький тщедушный человечек лет пятидесяти, а может и шестидесяти. Вот семидесяти уже вряд ли. Обширная лысина на темечке, окруженная нимбом полупрозрачных остатков волос, но при этом неожиданно густые черные брови без единого седого волоска. Морщинистое лицо со смешным бесформенным носом, похожим на подгнившую картошку, и контрастирующий с ним внимательный, острый и проницательный взгляд карих глаз. Подрагивающие кисти рук, но в то же время энергичная и размашистая походка. Андрей Андреевич – крайне закрытый человек, избегающий всякого общения с кем бы то ни было. На общей кухне он никогда не появлялся; выбравшись из своей комнаты, стремительно преодолевал расстояние по коридору до лестницы, опустив голову и не глядя в глаза никому из встречных. Когда я только заехал в общежитие, Самохин был первым жильцом, с которым я столкнулся в прямом смысле слова. Я стоял у двери своей комнаты с сумкой, набитой вещами, и в вечернем полумраке пытался попасть ключом в замок. Андрей Андреевич вылетел из своего логова, чуть не сбив меня с ног, и настороженно замер, увидев перед собой мою спину. Я обернулся.
– Новенький, что ли… – то ли спросил, то ли сам себе сказал он.
– Да, буду здесь жить.
Он протянул руку и крепко сжал мою ладонь, не сводя глаз с лица.
– Самохин Андрей Андреевич. По любым вопросам.
Я так и не успел уточнить, что именно нужно делать и как поступать с любыми вопросами, потому что после этих слов Самохин тут же включил вторую передачу и исчез на лестничной клетке. В следующий раз я встретил его спустя пару недель во дворе. Пролетая мимо меня на бреющем полете, он похлопал меня по плечу, сказал: «Все хорошо» – и тут же скрылся за дверью подъезда. Одной из интересных особенностей Самохина было то, что он полностью игнорировал интонационные возможности речи, поэтому из его уст и утверждения, и вопросы, и восклицания всегда звучали одинаково. Однажды мы встретились с ним в автобусе. Я ехал домой с работы, а он зашел на одной из остановок. Заметив меня, он кивнул, но не мне, а куда-то в сторону, будто бы соглашаясь с каким-то невидимым собеседником, а затем уже засеменил ко мне, смешно дотягиваясь до высокого поручня.
– Все хорошо, – констатировал он, но по выжидающему взгляду я понял, что это все же был вопрос, а не утверждение.
– Отлично. А у вас?
– Все хорошо. Домой едешь.
Разговаривая с Самохиным, мне постоянно приходилось делать паузы,
