Повести и рассказы - Джо Хилл
Голос дрожит. Кажется, он вот-вот заплачет.
А Ра снова открывает глаза.
— Этот мужик и его чертова жена на одном самолете с нами. Мы все сейчас в одном самолете. — Она переводит взгляд на Бобби и его жену; те тоже слушают. — Неважно, как мы сюда попали. Важно, что все мы теперь здесь. В небесах. В беде. Бежим от того, что гонится за нами по пятам. — Она улыбается; и ей кажется, что ее улыбка похожа на отцовскую. — В следующий раз, когда вам захочется вылить на кого-нибудь пиво, лучше отдайте его мне. От глотка пива я сейчас не откажусь.
Мгновение Бобби смотрит на нее как завороженный, широко раскрытыми глазами, и вдруг смеется, громко и весело.
— Но почему мы летим на север? — спрашивает его жена. — Ты думаешь, они могут ударить по Фарго? Могут ударить по нам? Прямо по середине Соединенных Штатов?
Бобби молчит, и она переводит взгляд на А Ра.
Та не знает, что сказать, — не знает, станет ли правдивый ответ новым ударом или актом милосердия. Впрочем, ее молчание — уже ответ.
Женщина плотно сжимает губы. Смотрит на своего мужа и произносит:
— Если нам всем предстоит умереть, хочу, чтобы ты знал: Роберт Джереми Слейт, ты был мне хорошим мужем, и я буду счастлива умереть рядом с тобой.
Бобби поворачивается к жене, звучно ее целует и говорит:
— Шутишь, что ли? Да я до сих пор поверить не могу, что за меня, жирдяя, такая красавица согласилась пойти! Это же все равно что миллион в лотерею выиграть!
Фидельман пожирает их гневным взглядом.
— Черт бы вас побрал! Не смейте делать вид, что вы такие же люди! — И, скомкав мокрую от пива бумажную салфетку, бросает ее Бобби Слейту в лицо.
Салфетка попадает Бобби в висок. Толстяк поворачивается, смотрит на Фидельмана… и снова смеется, тепло, по-доброму.
А Ра откидывает голову на спинку кресла и закрывает глаза.
Вокруг нее ласковый весенний вечер, она идет вдоль реки к мосту, а с моста на нее смотрит отец.
Она ступает на каменный свод, и отец протягивает ей руку и ведет в благоуханный сад, где уже начинаются танцы.
Кейт Бронсон, кабина пилотов
К тому времени, когда Кейт Бронсон заканчивает полевую обработку ссадины на голове у Форстенбоша, стюард начинает ворочаться и стонать. Она снимает с него очки, кладет в нагрудный карман. Левое стекло треснуло при падении.
— Никогда в жизни, — говорит Форстенбош, — за двадцать лет работы я не падал в самолете! Я же в небесах как Фред Астер! Нет, как Грейс Келли — могу всю работу стюардов выполнять в одиночку, задом наперед и на каблуках!
— Не видела ни одного фильма с Фредом Астером, — признается Кейт. — Я из тех девчонок, что предпочитают Слая Сталлоне.
— Деревенщина! — фыркает Форстенбош.
— Еще какая! — соглашается Кейт и слегка сжимает его руку. — Нет-нет, не вставай пока. Отдыхай.
Она легко вскакивает на ноги и садится на свое место рядом с Уотерсом. Ракеты сбили с толку систему визуализации, несколько минут она мигала сотней красных огоньков, но сейчас пришла в норму. Поблизости нет никого и ничего, кроме других самолетов, да и тех немного — большинство все еще кружит над Фарго. Пока Кейт возилась с Форстенбошем, капитан Уотерс развернул самолет в новом направлении.
— Что происходит?
Ее пугает его лицо: восковое, почти бесцветное.
— Происходит все, — отвечает он. — Президент перемещен в безопасное укрытие. В новостях сообщают, что Россия нанесла по нам ядерный удар.
— Почему? — спрашивает Кейт. Как будто это важно.
Он беспомощно пожимает плечами, однако отвечает:
— Россия, или Китай, или оба вместе подняли в воздух истребители, чтобы перехватить наши бомбардировщики прежде, чем они доберутся до Кореи. В ответ наша подлодка в Тихом океане подбила русский авианосец. И так далее, и так далее.
— Так что… — говорит Кейт.
— В Фарго мы не летим.
— А куда? — Даже одно это слово дается ей с трудом. Внутри, за грудиной, тугая пустота.
— Попробуем приземлиться где-нибудь на севере, подальше от того, что… что сейчас будет твориться под нами. Должно же быть место, которое никому не угрожает! В Нунавуте, может? Там есть аэродром Икалуит. Дыра на краю света, всего одна взлетно-посадочная… но технически мы сможем там сесть. И горючего должно хватить.
— Вот я дура, — вздыхает Кейт. — Зимнюю куртку не взяла.
— Сразу видно, на дальних перевозках ты новичок, — комментирует Уотерс. — Никогда не знаешь, куда тебя пошлют следующим рейсом, так что брать с собой надо все, от плавок до рукавиц.
На дальних перевозках Кейт действительно новичок — летать на «Боингах» начала всего полгода назад, — но, пожалуй, эту насмешку не стоит принимать близко к сердцу. Вряд ли ей еще когда-нибудь выпадет случай вести коммерческий рейс. Как и Уотерсу. Скорее всего, летать теперь будет просто некуда.
Никогда больше Кейт не увидит свою мать, оставшуюся в Пенсилтаки. Что ж, невелика потеря. Мама сгорит в ядерном пожаре вместе с отчимом, который начал совать Кейт лапы в штаны, когда ей было четырнадцать. Кейт пожаловалась маме, а та ответила: сама виновата, одеваешься как шлюха.
А вот двенадцатилетнего сводного брата действительно жаль. Лайам хороший парень, добрый и мирный. И он аутист. На прошлое Рождество Кейт подарила ему дрона, и любимым развлечением Лайама стало запускать его в небеса и фотографировать землю с высоты. Кейт понимает его чувства. Для нее это тоже самое прекрасное в полетах — момент, когда набираешь высоту, и дома внизу съеживаются, делаются маленькими, как модели на симуляторе. Ползущие по дорогам грузовики становятся крохотными, как блестящие божьи коровки, и двигаются, кажется, вовсе без усилий. Высота превращает озера в серебристые ручные зеркальца. Поднимаешься на милю — и целый город внизу будто способен уместиться в ладони. Лайам говорит: он хочет быть маленьким, как люди на тех фото, что он снимает с дрона. Был бы он маленьким — Кейт положила бы его в карман и увезла с собой.
Они приближаются к границе Северной Дакоты, а Кейт вспоминает, как скользила в теплой воде у побережья Фай-Фай-Бич, среди сияющей зелени Тихого океана. Как это было прекрасно — парить, словно в невесомости, над подводным миром. Освободиться от силы притяжения, думает она, — все равно что освободиться от
