Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

Карлики были быстрее. Они догнали Русю… и перегнали. Руся продолжал бежать. Мизинец не мог рассмотреть, но был уверен, что Руся закрыл глаза.

«Может, они и правда идут не за Русей… а за Смурфом… или за мной?»

До Мизинца донесся звук хлопка. Головы карликов исчезли в коричневом дыме. Тела уродцев превратились в дымовые шашки: густые струи били из обрубков шей.

Руся влетел в коричневое облако.

В тумане раскачивались высокие крепкие стебли камыша, длинные листья, похожие на зеленые ленты, и коричневые свечки. Нет, не камыш… Мизинец знал, что это растение с длинными початками по ошибке называют камышом, но не помнил правильного названия.

Руся бежал. Листья, острые, как бумажный край, рвали его одежду. Срезали куски плоти. Когда облако выпустило Русю, он превратился в искромсанный кусок мяса. Алый распушенный початок. А потом его тело дернулось назад, будто было обвязано невидимым тросом, и исчезло в коричневом облаке.

Мизинец выронил бинокль, сложился пополам, и его вырвало.

* * *

Стали попадаться кости животных. Потом — человеческие останки. Обглоданные до желтых костей. Скелеты.

Когда спустились с очередного холма, солнце уже спряталось за Стеной. Впереди зарычала собака, мелькнула в свете фонариков, но они быстро потеряли шавку из виду. Животное снова чудилось огромным волком, а его лай — страшным воем. Смурф достал пистолет.

Через некоторое время вой перешел в жалобный скулеж, потом стало тихо. Очень тихо.

Ночь неустанно двигалась. Перекати-поле кувыркалось в темноте, словно только и ждало, когда глаза людей станут беспомощными. Шелестела трава. Ветер — жалкие крохи от циркулирующих в Стене потоков — подталкивал в спину.

Перевалили через холм, обошли вершину слева и стали спускаться. Оз почти не смотрел на компас. Двигались на завывание невидимой шавки, которое снова отчетливо слышалось в ночи. Посреди поля торчали острые камни — наплывали из темноты, похожие на ракеты, и уплывали обратно в темноту.

Мизинец стучал зубами. Он шел за Кляпом, старался не отставать. Но в какой-то момент Кляп окликнул его сзади, догнал и пошел рядом. Мизинец не мог объяснить, почему Кляп оказался за его спиной. Говорить другу не стал. Через час странность повторилась. Кляп налетел на него и удивился тому, что Мизинец идет впереди. «Это из-за усталости, — подумал Мизинец, — все из-за чертовой усталости. Что-то со зрением… галлюцинации…» Он не смог сосредоточиться на мысли, и она уплыла.

Сиротливо светила луна. Освещала каменные «ракеты».

Медленно спустились в глубокий овраг, прислушиваясь, не шумит ли река. Поднялись на другую сторону.

Долго шли по равнине.

Забрались на холм. Услышали шум воды.

Поняли, что вышли к реке.

Глава 8

У реки. Переправа. Близкие родственники птиц. Зиппо пинает Даника. Глаз без радужки

1

Внизу грохотала река. Темный поток несся на север. У берегов ворочалась грязная пена. От моста остались лишь каменные опоры, вокруг которых бурлила вода, да огрызок секции на дальней стороне. В ограждении застрял пикап. Крупные обломки лежали в реке, омываемые быстрыми волнами.

— Все плавать умеют?

Не умел только Оз.

— Знаешь, как нам грамотно тебя переправить? — спросил Мизинец.

Кадык Оза болезненно дернулся. Оз смотрел на реку, на кривое дерево на другом берегу. Потом моргнул.

— Что?

Мизинец повторил.

— Ага… да. Теоретически.

— Рассказывай.

За рекой стелилась холмистая местность, то тут, то там — нашлепки цепкого кустарника. Знакомая картина прошлых двух или трех дней. Но что-то подсказывало — это ненадолго: стоит забраться на ближайший холм, и увидишь бетон, металл и стекло. Или за следующим холмом. Или за тем, что дальше.

— Оз, — сказал Мизинец, — слушай…

— Да?

— Если бы вместо книг об ураганах ты нашел «Унесенных ветром», это было бы символично.

На лбу Оза пролегла пыльная складка.

— Это ведь не вопрос?

— Хм. Похоже на то.

— Ладно.

Оз облизал губы белым от налета языком и открыл на телефоне карту. Часто моргал.

— Дорога за мостом… дойдем до города.

— Далеко? — спросил Кляп. Вытер рукавом хлюпающий нос, поднялся, закинул на плечи рюкзак.

— Километров тридцать.

Оз выключил телефон. Он выглядел человеком, которому трудно сконцентрироваться. Смертельно уставшим человеком.

«Нам всем надо поспать, — апатично подумал Мизинец, — продрыхнуть лет сто». Со сном тоже были проблемы. Если это можно было назвать сном: час, максимум два сбивчивых сновидений. Мизинцу снились какие-то пещеры, огромные пауки, люди без лиц; часто просыпался.

Спустились к реке через занозистые пни. Стволы, ветки и сучья унесло течением.

— Какой план? — спросил Смурф. — Оставим задрота здесь как прикормку, а сами вплавь?

— Он нам нужен, — тихо сказал Мизинец, чувствуя горечь во рту.

— Да шучу, — хохотнул Смурф. — Еще как нужен. Я к задроту прикипел. — Он обхватил Оза за шею и сдавил. — Да, задрот? Любишь папу Смурфа?

Оз снес это с пустым лицом. Мизинец испугался, что тот грохнется в обморок.

Смурф разжал руку, и Оз отошел в сторону, как контуженый солдат.

— Ну? — сказал Смурф.

Братья Ежевикины не отходили от него ни на шаг. Личная охрана.

— Надо, чтобы кто-то переплыл на тот берег, — сказал Оз, — и привязал веревку к дереву. А другой конец привяжем на этом берегу. Тогда… может, получится.

Он говорил медленно и без эмоций. Мизинец понял, что Оз жутко боится переправы.

— Его из бассейна поперли, — заявил брат-один. — Чтобы волосни не напускал.

— Хочу посмотреть, как он на веревке барахтается, — добавил брат-два, ковыряя ножом кусок древесной коры.

Оз остался безучастным. Возможно, даже не слышал.

— Кто с якорем поплывет? — спросил Смурф.

— Я, — сказал Мизинец. Решился минуту назад.

Взял у Зиппо веревку. Зиппо открыл и закрыл рот: не смог вспомнить подходящего фильма.

Мизинец повесил моток веревки на сгиб руки, прошел мимо Даника, который не проронил ни слова после смерти Руси, и двинулся к облизанным водой камням. Глянул на мост. Зад пикапа висел над бурлящим потоком.

Берег был глинистым, скользким.

Мизинец распрямил руку, веревка упала на влажную податливую землю. Смотрел на нее какое-то время, теряя в шуме воды мысль. «Веревка… Оз сказал, что нужна веревка… и вот она пригодилась…»

Он разделся до трусов, сел в нескольких шагах от речного потока, потом лег на спину и стал лениво катать по груди комочек черной глины, собираясь посвятить отдыху минуту, ну, может, пять… но прошло десять, пятнадцать, двадцать минут, а Мизинец все не мог подняться. И никто его не подгонял. Лень было поднимать голову, чтобы проверить, как там остальные.

Тело будто только сейчас осознало свалившееся на него за прошедшую неделю — и, осознав, заперло двери и отключило телефоны.