Гнездо Феникса - Евгений Иванович Филенко
– В отличие от тебя, он употреблял адскую смесь спирта с красящими эмульсиями. А последний казус, хотя хронологически он был как раз первым и к прикладной ксенологии отношения не имел, ты должен помнить.
– А я и помню. «Дикие плоддеры» на Нимфодоре… Здорово мы им тогда начесали, правда?
– Ты был великолепен, – серьезно сказал Кратов. – С кастрюлей в одной руке и сборником апокрифических евангелий в другой. Неизвестно еще, чем ты орудовал эффективнее.
– Я бы просил повторить эти слова при моей жене, – блаженно промурлыкал Грант. – Будучи стихийной объективисткой, она верит лишь тому, что видела собственными глазами. Когда я начинаю что-то рассказывать о своем бурном плоддерском прошлом, она лишь смеется. Тень чертова гренделя довлеет надо мной, как злой рок.
– А ты не пробовал ее поколотить?
– Пробовал. С тем же успехом можно поколотить воду. Или огонь. Или собственную тень. Видел бы ты, как я за ней гонялся!.. Она лишь смеется, – повторил Грант с притворным унынием.
Он взялся обеими руками за вделанное в пол бронзовое кольцо, поднатужился и откинул тяжелую крышку. Под крышкой скрывалась лесенка, ведущая в погреб. В сыром полумраке сам собой вспыхнул слабый фитилек. Проворно перебирая руками, Грант спустился вниз.
– То, что здесь хранится, я тоже делал сам, – донесся из глубины его гулкий голос.
Кратов поглядел в окно. Во дворе уже был устроен длинный стол, накрыт белой скатертью и наполовину заставлен глиняными блюдами и кувшинами. Над двором ползли легкие кисейные струи пахучего дыма. Сразу за хворостяной изгородью во весь горизонт вставал тонкий, будто очерченный пером, силуэт горного кряжа, белые вершины которого сливались с серыми облаками. А выше начиналось пронзительно-чистое, холодное, синее небо.
Грант вылез из погреба, одной рукой смахивая паутину с волос, а другой обнимая пыльный кувшин, запечатанный черной пробкой.
– Посмотри на дату, – сказал он гордо.
– 133-й год, – поразился Кратов. – Год нашего с тобой возвращения во Внешний Мир!
– Это вино дожидалось тебя двенадцать лет. Никто в Галактике не имеет на него права, только мы двое.
Грант сорвал пробку и разлил темно-красную, густую на вид жидкость в глиняные стаканы.
– Будь счастлив, брат-плоддер, – сказал он, высоко поднимая свой стакан.
Они выпили. Несмотря на долгое пребывание в холодном погребе, вино казалось теплым. Вкус его трудно было с чем-то сравнивать. Во всяком случае, не с виноградом. Вязковатая горечь с примесью душистых трав, едва уловимый ореховый аромат.
Грант не глядя нашарил гирлянду зелени, тянувшуюся через веранду от стены к стене, сорвал слегка увядший пучок и, разделив его пополам, вручил половину Кратову.
– Почему ты ни разу не навестил меня раньше? – спросил он, жуя стебелек с резными листочками.
– Я не знаю, – честно сказал Кратов.
– Бывали дни, когда мне тебя недоставало. Нет, в этих горах не водятся пантавры, сабдаги или ракшасы. Правда, первое время по ночам во двор наведывалась семейка снежных людей и мелочно пакостила. Но я сумел приручить их вкусными подачками, и теперь мы живем в мире. Ураганы, ливни – это все пустяки. Мне не хватало… – Грант поморщился и искательно пошевелил пальцами. – Не умею объяснить. Во всяком случае, после первого стакана. Жаль, что ты не почувствовал того же одиночества, что и я.
– Все эти двенадцать лет у меня не было паузы, – виновато промолвил Кратов. – Я не оглядывался на прожитое, не подводил итоги. Мне постоянно не хватало времени на рефлексии. Пауза возникла только сейчас. И вот я здесь.
– Если бы мы встречались чаще, теперь нам было бы легче говорить. А так – мы можем вспоминать годы в Плоддерском Круге, перебивая друг друга подробностями. Когда же речь зайдет о годах во Внешнем Мире, диалога уже не получится. Будут два монолога – твой и мой. Это не то, чего бы мне хотелось.
– Тебе трудно со мной? – спросил Кратов.
– Нет. Дело не в этом. Просто наша дружба испещрена белыми пятнами. Это чертов двенадцатилетний вакуум!
– Стыдно признаться, но я не ощущаю никакого вакуума.
– У тебя не было паузы. А у меня была. По сути, вся моя жизнь – пауза. Нет, я не жалуюсь и ни о чем не жалею. В конце концов, я занимаюсь любимым делом – предсказываю погоду при помощи собственной маленькой метеостанции. А люди в долине решают, оставить ли мой прогноз как есть или исправить его своими силами. Я первый узнаю о лавинах и селевых потоках. А они делают так, чтобы об этом никто больше не узнал: останавливают лавины и глушат сель в зародыше… Я построил дом и семью. Дьявол, у меня трое детей! О какой паузе я говорю?! – с изумлением спросил себя Грант.
– Я знаю, о какой, – сказал Кратов. – Тебе не хватает именно пантавров, ракшасов и этих… как их?.. сабдагов!
Грант печально покивал.
– Ты прав, брат-плоддер, – подтвердил он. – Снова ты прав. И тебя мне тоже не хватало. Знаешь что? – оживился он. – Когда мы допьем наш с тобой кувшин, то пойдем и зададим хорр-рошую трепку этим снежным засранцам. Поверь, будет приключение не хуже Нимфодоры!
– Снежные люди под охраной человечества, – вздохнул Кратов.
– И здесь ты прав. Им можно гадить у меня во дворе, а мне в их пещере – нет. И черт с ними. Одна надежда, что придет Магнус Мессершмидт и вы с ним подеретесь.
– Почему я должен подраться с каким-то Магнусом Мессершмидтом? – удивился Кратов.
– Он фашист. Ему нравится так себя называть, хотя на самом деле он метарасист анастасьевского толка. Полагаю, едва он обругает тектонов чешуйчатыми ублюдками, как ты бухнешь ему… как ты обычно выражался… по рогам.
– Кажется, я обману твои ожидания. Нужно быть очень большой сволочью, чтобы всерьез надеяться вкусить от моего кулака.
– Жаль, – огорчился Грант. – Магнус, конечно, фашист, но сволочью его назвать трудно.
– Но ты не отчаивайся, – сказал Кратов. – Когда мы допьем все вино и окарачь выползем на крыльцо, нам зададут хор-р-рошую трепку наши женщины. И «дикие плоддеры» Нимфодоры покажутся тебе невинным аттракционом из Диснейленда.
Грант, усмехаясь, вторично наполнил стаканы.
– Всякий раз, опорожняя эту посуду, – сказал он, – я стану говорить тебе о том, как мне тебя не хватало. Такой уж, видно, дух заключен в этом вине. Я делал его с большой печалью в сердце. Наверное, в ту пору мне просто необходима была твоя опека. Твое железное плечо. Будь счастлив!
– Будь счастлив… Ты преувеличиваешь, брат-плоддер. Я никогда не опекал тебя. С какой стати мне опекать здорового, веселого и резкого на язык мужика?!
– Это тебе только казалось. Таким я был от страха. Шесть плоддерских лет я денно и нощно трясся
