Память на продажу - Эдуард Сероусов
– Или я просто особенный, – слабо улыбнулся Элиас, пытаясь разрядить напряжение момента.
Прошло три месяца с момента разоблачения Коллектива Памяти. Три месяца глобальных потрясений, общественной паники и фундаментальных изменений в законодательстве о технологиях памяти. Мир всё ещё приходил в себя после шока, узнав, что сотни, если не тысячи влиятельных людей были "составными субъектами" – личностями, созданными или модифицированными Коллективом для собственных целей.
Для Элиаса и Серы эти месяцы стали периодом интенсивной работы. Они основали Центр исследования и терапии памяти – организацию, посвящённую помощи жертвам манипуляций с памятью и развитию этичных применений технологии. Финансирование пришло от правительства, стремившегося исправить свои ошибки, и от анонимных доноров, сочувствующих делу. Марсель обеспечивал безопасность, а Окафор, теперь восстановленная в должности и возглавляющая специальное подразделение Департамента, предоставляла официальную поддержку.
Но сегодняшняя процедура была особенной. Впервые Элиас решился на полное сканирование и терапевтическую интеграцию своей фрагментированной личности. Процедура, разработанная Серой на основе данных, полученных от Коллектива, но полностью переосмысленная с этической точки зрения.
– Приготовься, – предупредила Сера, активируя следующую фазу процедуры. – Сейчас начнётся процесс визуализации конфликтующих воспоминаний. Это может быть… интенсивно.
Элиас глубоко вздохнул, готовясь к погружению в своё раздробленное сознание. Последние месяцы его личность оставалась нестабильной – моменты ясности сменялись периодами замешательства, когда воспоминания Элиаса Верна и Эзры Кляйна конфликтовали, создавая когнитивный диссонанс. Иногда он просыпался, не зная, кто он на самом деле, какие из его воспоминаний реальны, а какие – имплантированы.
Процедура, разработанная Серой, была призвана решить эту проблему – не путём стирания одного набора воспоминаний или подавления другого, а через осознанную интеграцию обоих в единую, когерентную личность. Это был болезненный, но необходимый процесс исцеления.
Комната вокруг Элиаса начала размываться, когда нейроинтерфейс активировал визуализацию его воспоминаний. Он закрыл глаза, но это не имело значения – образы формировались непосредственно в его сознании.
Первыми пришли воспоминания Эзры Кляйна – детство в исследовательском комплексе "Хеликс", лица учёных, наблюдающих за ним через стекло, ощущение электродов на висках. Воспоминания были фрагментарными, с пробелами и искажениями, но эмоционально интенсивными. Страх, одиночество, редкие моменты тепла – когда Мойра, его мать, позволяла себе проявить что-то похожее на материнскую заботу.
Затем пришли воспоминания Элиаса Верна – сконструированное детство в благополучном районе, учёба в университете, первые шаги на рынке памяти. Эти воспоминания были более структурированными, более цельными, но с искусственным качеством, которое он теперь мог распознать – слишком идеальные детали, слишком логичные переходы между событиями.
– Ты видишь обе линии воспоминаний? – голос Серы доносился словно издалека, якорь в реальности, пока он дрейфовал в океане собственного сознания.
– Да, – ответил Элиас, его голос звучал странно отстранённо даже для него самого. – Они… переплетаются. В некоторых местах противоречат друг другу.
– Это нормально, – успокоила его Сера. – Теперь наступает ключевой момент. Ты должен найти точки соприкосновения, моменты, когда обе линии воспоминаний сходятся или дополняют друг друга.
Элиас сосредоточился, исследуя свои воспоминания, как археолог, изучающий древние артефакты. Медленно, с трудом, он начал находить эти точки схождения – эмоциональные резонансы, общие ценности, паттерны мышления, которые сохранялись, несмотря на все манипуляции с его памятью.
Его любовь к аутентичности и правде, существовавшая как в Эзре, отвергавшем искусственность экспериментов "Хеликс", так и в Элиасе, строившем репутацию честного торговца памятью. Его аналитический ум, унаследованный от Мойры, но направленный на благо, а не на контроль. Его эмпатия, развившаяся как защитный механизм у Эзры и ставшая профессиональным инструментом у Элиаса.
– Я вижу, – прошептал он. – Я вижу, где они соединяются.
– Отлично, – голос Серы был спокойным, но в нём чувствовалось волнение. – Теперь самое сложное. Ты должен принять решение о каждом конфликтующем воспоминании – интегрировать его, отпустить или трансформировать. Не спеши. Это твой выбор, и только твой.
Элиас начал процесс выбора, наиболее болезненную часть процедуры. Какие воспоминания о родителях сохранить? Любящие, но дистанцированные фигуры из имплантированной истории Элиаса? Или реальных Мойру и Джонатана – мать, использовавшую его как эксперимент, и отца, пытавшегося защитить его и погибшего за это?
Он выбрал правду, но с пониманием, что даже Мойра, при всей своей жестокости, действовала из убеждения в правильности своих действий. Он не простил её, но принял как часть своей истории.
Какие профессиональные навыки и знания интегрировать? Экспертизу Элиаса в оценке аутентичности воспоминаний? Или глубокое понимание Эзры о структуре имплантированных воспоминаний, полученное из первых рук?
Он выбрал оба, признавая ценность и того, и другого в его новой жизни – человека, посвятившего себя исцелению жертв манипуляций с памятью.
Часы растянулись в вечность, пока Элиас работал над каждым фрагментом своего сознания, собирая разрозненные части в новое целое. Процесс был изнурительным, эмоционально выматывающим, но странным образом освобождающим.
Постепенно хаос в его сознании начал упорядочиваться. Воспоминания не сливались в единую, непротиворечивую историю – это было бы невозможно и даже нежелательно. Вместо этого они выстраивались в новую структуру, где противоречия признавались, но не разрушали целостность личности.
– Твои нейронные паттерны стабилизируются, – сказала Сера, когда процедура подходила к концу. – Как ты себя чувствуешь?
Элиас медленно открыл глаза, возвращаясь в реальность лаборатории. Мир вокруг казался ярче, чётче, словно пелена спала с его восприятия.
– Целым, – ответил он после долгой паузы. – Впервые за долгое время я чувствую себя… целым.
Сера улыбнулась, выключая оборудование и помогая ему отсоединиться от интерфейса.
– Процесс интеграции будет продолжаться ещё некоторое время, – предупредила она. – Возможны моменты дезориентации, эмоциональные вспышки, даже кратковременные эпизоды диссоциации. Но основа заложена. Твой мозг теперь имеет структуру, на которой может строить стабильную личность.
Элиас сел в кресле, чувствуя лёгкое головокружение, но в целом удивительную ясность мысли.
– Странно, – сказал он, изучая свои ощущения. – Я помню всё. Оба набора воспоминаний. Но теперь они не конфликтуют. Они просто… разные перспективы одной жизни.
– Именно этого мы и добивались, – кивнула Сера, проверяя его жизненные показатели. – Не стирания или подавления, а интеграции и принятия.
Она сделала паузу, изучая его лицо.
– Ты выглядишь иначе, – заметила она. – Спокойнее. Увереннее.
– Я чувствую себя иначе, – согласился Элиас. – Словно бремя, которое я нёс, не осознавая этого, наконец снято.
Он осторожно встал, проверяя свою устойчивость. Тело слушалось, хотя мышцы были напряжены после долгой неподвижности.
– Что теперь? – спросил он. – Как скоро мы сможем предложить эту процедуру другим "составным субъектам"?
– Ещё нужно провести несколько тестов, – ответила Сера, делая заметки в планшете. – Убедиться, что интеграция стабильна, что нет негативных побочных эффектов. Но если всё пойдёт хорошо,
