Сын вожака стаи - Алисия Небесная

— Да что за дела такие? — Ник подходит ближе, лыжи в руках. Его голос звучит насмешливо, но я чувствую интерес. — Ты хоть объясни, или это тайна?

— Не твоё дело, — отвечаю резко. — Есть вещи поважнее ваших спусков.

Мой тон не допускает вопросов. Ник хмыкает, но отходит, явно не желая нарываться. Лукас только качает головой, что-то бормоча себе под нос.

Мои мысли возвращаются к следу крови на снегу. К испуганным глазам Амели. К запаху её боли и тревоге волчонка. Это нельзя игнорировать.

Глава 8

Врываемся домой, почти падаю на пороге, тяжело дыша. Сердце стучит так громко, что едва слышу, как Софи бросается к нам. Её глаза расширяются от ужаса, когда она замечает наше состояние.

— Амели, что с вами случилось?! — голос дрожит, и тут же забирает Коди из моих ослабевших рук. Мой мальчик прижимается к ней.

— Попался молодняк, — выдыхаю, чувствуя, как адреналин всё ещё бьётся в венах. Рука горит, пульсируя болью, на коже видны свежие следы укусов. Софи замечает это, и её пальцы тут же хватают меня за запястье, чтобы осмотреть.

— Боже, Амели! Ты ранена! Это безумие! Мы должны уехать отсюда. Немедленно! — голос почти срывается, в глазах блестят слёзы.

— Пока рано, — качаю головой, отступая к стене, чтобы удержаться на ногах. — Он ещё не обратился обратно. Мы не можем уходить. Не сейчас.

Софи хочет возразить, но замолкает, посмотрев на Коди. Он тихо скулит, прижимаясь к ней. Его маленькое тело дрожит, а взгляд мечется, как у загнанного зверька. Его страх. Он весь сжался, будто пытается спрятаться от всего мира.

Час за часом наблюдаю, как он борется с собой. Как его маленькое тело остаётся. Он застрял, и это разрывает меня на части. Не думала, что у нас будут такие сложности с первым оборотом. Это должно быть естественным, лёгким, как дыхание. Но нет. Всё пошло не так.

И я знаю, почему. Всё из-за отсутствия второго звена. Он не чувствует своего отца. Он не чувствует силы, которая должна быть рядом, чтобы направить его. Это отсутствие разрывает его изнутри, мешает довериться инстинктам, стать тем, кем он должен быть.

Сегодня Дэниал признал его. Я это видела. Его глаза. В них была эта безоговорочная уверенность, свойственная только ему. Но ещё что-то, что заставило мой волчий инстинкт дрогнуть. Он знает.

Самое страшное в моей жизни случилось. Дэниал узнал про Коди.

Смотрю на своего сына. Он по-прежнему сидит в углу, жалобно скулит, не притрагивается к еде и даже к воде. Это не просто физическая борьба. Это что-то глубже. Словно он чувствует, что его мир перевернулся.

— Софи, — начинаю, голос дрожит, и мне приходится сглотнуть, чтобы продолжить. — Он не должен был узнать. Не сейчас. Не так.

Софи молчит, но её взгляд — полон укоров и тревоги. Она ничего не говорит, потому что понимает: я сама всё знаю. Всё это сама выбрала.

Почему он не прибежал сюда с объяснениями? Почему молчит? Он никогда не упускал случая доказать свою власть. Никогда.

Но теперь Дэниал знает. Он признал Коди. А это значит, что всё изменится. Меня трясёт, когда я это осознаю.

Коди тихо скулит, свернувшись у меня на руках. Его тело горячее, слабое. Каждое движение его маленьких лапок отдаётся болью в моей душе. Волчица внутри мечется, рычит, взвывает, заглушая все мысли. Я не знаю, как помочь своему детёнышу. Моё сердце разрывается от его страданий.

— Амели, может, не стоит? — голос Софи дрожит, в нём тревога и страх. Стоит рядом, наблюдает, как я торопливо застёгиваю куртку. Глаза полны беспокойства. Боится. И я боюсь тоже. Но у меня нет другого выхода.

— Он больше не выдержит, Софи, — шепчу, голос едва слышен. — Его природа… Его гены. Только он может помочь.

Софи качает головой, но не спорит. Её взгляд скользит к Коди, который почти не двигается. Он совсем ослаб. Его маленькие лапки дрожат, а глаза смотрят на меня, полные боли и страха. Осторожно прижимаю его к груди. Его тело тёплое, но совсем безвольное. Он не сопротивляется, даже не пытается спрятаться. Словно он уже сдался, словно его больше нет сил бороться.

Холодный воздух обжигает лицо, но я иду вперёд, не останавливаясь. Коди тихо скулит, его носик зарывается мне в шею. Каждый звук режет меня, как нож. Волчица внутри в агонии, но заставляю себя двигаться. Это ради него.

Отель кажется слишком далёким, хотя вижу его огни. Я приближаюсь, чувствуя, как страх сжимает горло. Что будет дальше? Что он скажет? Что сделает?

У входа стоят охранники. Их взгляды, как всегда, настороженные, холодные. Один из них делает шаг вперёд, преграждая мне путь.

— Шеф занят, — чеканит, смотря прямо на меня.

— Мне очень нужно, — голос звучит твёрдо, хотя внутри всё дрожит. — Это касается его сына.

Слова повисают в воздухе, как гром. Охранник замирает, взгляд меняется. На мгновение выглядит ошарашенным, но быстро берёт себя в руки. Однако его движение становится чуть более нервным.

— Подождите здесь, — бросает, прежде чем исчезнуть за дверью.

Каждая секунда ожидания кажется вечностью. Я втягиваю носом холодный воздух, стараясь успокоиться, но это бесполезно. Всё внутри кричит: “Спаси его”.

Охранник возвращается, дверь открывается, и я слышу только одно:

— Заходите.

Дэниэл сидит за столиком в дальнем углу. Поза расслабленная, но глаза… Острые, цепкие, как лезвия. Подхожу ближе, его взгляд буквально пронзает меня, заставляя замереть на мгновение.

Лёгкий шорох, едва заметное движение, поднимается. Его шаги — уверенные, выверенные, каждый шаг говорит о власти. Напряжение в воздухе становится почти осязаемым, волчица внутри меня инстинктивно напрягается.

— Парни, уберите, — голос Дэниэла звучит холодно. Охрана, не задавая лишних вопросов, тут же отступает, оставляя нас наедине.

— Тебе не нужно быть здесь, — слова звучат резко, безэмоционально, делает шаг вперёд.

Открываю рот, чтобы что-то сказать, но слова застревают в горле. Его взгляд вдруг опускается, замечая Коди. Волчонок жалобно скулит у меня на руках, маленькое тело дрожит, и это мгновенно меняет выражение лица Дэниэла.

— Что случилось? — голос становится другим. Резкость исчезает, на её место приходит тревога. Она проступает в каждом звуке.

— Он не может обратиться, — голос срывается, едва сдерживаю слёзы. Всё напряжение последних часов накрывает с головой. — Я не знаю,