Светлые века - Йен Р. Маклауд
– Ну какой же ты пессимист, папа!
Пока Сэди и ее отец разговаривали, я заметил, что вокруг нас все к ним прислушиваются. Это было впечатляющее представление – и вельграндмастер действительно был красивым мужчиной, который мог нарядиться в коричневую робу и непринужденно болтать со своей дочерью о состоянии дел в стране, не выглядя при этом нелепо. Но через некоторое время их беседа стала однообразной, и, хотя зеваки продолжали подбираться ближе, я ушел, задумчиво размышляя, каким останется в моей памяти этот выходной – похожим на грезу, какой он прямо сейчас и казался, или на реальную жизнь. Потом мне пришло в голову, что немного вина не помешает. Желанька наконец-то избавила меня от мигрени. Тут как раз появился вышмастер Джордж, одетый всего лишь в дорогой костюм и, по-видимому, в роли самого себя.
– Надеюсь, – сказал я, – ты не рассчитываешь, что я догадаюсь, кто ты такой…
Джордж вздрогнул при звуке моего голоса.
– О, это ты, Роберт. – Его взгляд казался странным, расфокусированным. – Что ж, твоя-то роль сомнений не вызывает и ты для нее подходишь.
– В самом деле?
Он досадливо пожал плечами.
– Ну, сам-то я не хочу примерять никакую личину.
– Ты не пробовал желаньку?
Его взгляд блуждал по танцующим.
– Мне придется отупеть до их уровня, чтобы поверить в подобную мишуру.
Но в его глазах, изгибе рта, блеске пота притаилось нечто недосказанное.
– Скажи мне, Роберт… – Он облизнул губы. – Прошлой ночью, когда я помогал тебе найти твою комнату… что ты говорил об Анне?
– А что я говорил?
– О… ну просто ты так рассмеялся при мысли о том, что она – Анна Уинтерс, как будто все это какая-то замечательная шутка, смысл которой понимаете только вы двое. Вы, должно быть, много смеялись вместе с ней. Ну, я хочу сказать… – Он ненадолго умолк. – Когда оба были юными.
– Все было не совсем…
– И с ней так весело находиться рядом, – продолжил Джордж. – Она сообразительная и очаровательная, у нее есть все, чего не хватает мне. И все же, кажется, она никогда не смеется обычным образом. – Он нахмурился. Струйка пота пробежала по его щеке. – Мне было интересно, не подскажешь ли ты, зная Анну так, как знал или продолжаешь знать, нечто этакое, способное… ну… возбудить ее.
Я уставился на него.
– Не в физическом смысле! Хотя, возможно, вы и этим занимались. – Выражение его лица стало еще более страдальческим. – На самом деле, Роберт, я просто хочу узнать, как заставить Анну смеяться.
Я уставился на Джорджа, вспоминая, как его рука скользила по ее спине на пляже утром. И теперь он ждал, что я помогу ему. И в самом деле, что могло рассмешить Анну – пошатнуть ее странное и прекрасное самообладание? Я вообразил, как она прислоняется ко мне, и мы разделяем этот дар, свойственный лишь людям. Я почти ощутил прикосновение ее лица. Запах ее волос.
– Вот ты где, Анна! Как раз говорили о тебе.
– И что говорили? Надеюсь, только хорошее?
– А разве в тебе есть что-то плохое?
Уголки ее рта дернулись от дурацкого комплимента. Она знала, о чем мы говорили; ну конечно, она знала. Плетеный серебряный браслет отягощал ее обнаженную левую руку. Платье тоже было серебристым, с очень пышной юбкой – экстравагантно, если судить по нарядам, которые я на ней видел с той праздничной летней ночи на пирсе. Оно блистало в свете люстр и сливалось с ее волосами. Анна Уинтерс сегодня вечером вновь была собой. Она не нуждалась в желаньке.
– Прошу меня простить… – Джордж бросил на меня извиняющийся взгляд, а Анне предложил изогнутую руку. – Может, потанцуем?
Анна кивнула. Зеленые глаза сверкнули. Она безупречным жестом откинула назад ниспадающие локоны, и мне осталось лишь проследить взглядом за тем, как музыка увлекла их с Джорджем прочь. Теперь вокруг меня вертелись танцоры. Пол в бальном зале пружинил; даже при ходьбе ритм музыки пытался околдовать мои ноги, но сегодня вечером мне не стоило танцевать. Я был социалистом, революционером – полной противоположностью всему, за что выступали эти люди. Употребление желаньки наделило меня многим, но не способностью двигаться в такт с этим переменчивым, хитрым ритмом… На такое и рассчитывать не стоило.
Танцоры кружились. Сэди и ее отец блистали и улыбались, являя собой превосходное зрелище. Вельграндмастер, стоя позади дочери, обвел зал мягким и внимательным взглядом. На мне он почти не задержался, в отличие от грандмастера Боудли-Смарта, который был неподалеку, и в глазах Энтони Пассингтона что-то мелькнуло – я толком не понял, что именно; какой-то темный проблеск беспокойства, занявший всего лишь долю секунды, а потом музыка увлекла его и Сэди. За большими дверями, снаружи, в звездном свете танцевало еще больше гостей, но вышмастера Джорджа и Анну Уинтерс я из виду потерял. Зеркала и спокойные воды в чашах фонтанов тоже отражали звезды. Постепенно музыка изменилась. Из бального зала просачивались мягкие волны дыма и пудры. Плющ, покрывавший ближайшую стену, плодоносил, и плоды светились тускло-белым светом, как множество хрупких бумажных фонариков; это был луноплющ. Деревья с раскидистыми кронами за стеной излучали туманное эфирное сияние. Здесь никогда не темнело по-настоящему. Здешняя ночь была просто названием.
Идя по дорожке, я увидел на выступающей над ней длинной террасе пару, которая сплелась и перегнулась через балюстраду. Волосы и платье женщины теперь были серыми, а темный костюм мужчины посветлел, и они слились воедино. Они не двигались, прижимаясь лицами друг к другу, и рука вышмастера Джорджа баюкала спину Анны. Подглядывая за ними из теней, я думал, что они настолько неподвижны, что могли бы сойти за статуи. Мое сердце тоже обернулось камнем. Абсолютно ничего не чувствуя, я прошел сквозь противоестественную ночь и вернулся в Уолкот-хаус через маленькую дверь. Здесь было тихо, шум бального зала остался где-то далеко. Время от времени появлялись слуги. Я остановил одного, объявил, что моя фамилия Боудли-Смарт и что я заблудился.
К этому времени я уже имел кое-какое представление о планировке дома или, по крайней мере, о некоторых этажах его восточного крыла. Боудли-Смарты обитали уровнем ниже, на пару поворотов дальше меня. Коридоры здесь, как я не мог не заметить, были выше и шире, чем в той части, где выделили комнаты мне. Ковры были украшены листьями и цветами, арки – резьбой в
