Замечательный предел - Макс Фрай
– Я вспомнил слово, – оживился Отто. – Ты называешься «мизантроп».
– Это ты молодец, – вздохнула Наира. – Хорошее слово вспомнил. Но мимо. Мизантропы людей не любят, а мне просто всё равно. С детства, сколько себя помню, я живу с ощущением, что это не настоящая жизнь. Не плохая! Нормальная. Просто она не считается, понарошку. Как квест проходить. Как будто я вот-вот доиграю, встану и пойду домой. Туда, где настоящая жизнь. Где всё происходит взаправду. Меня там уже заждались.
– Там у тебя есть подружка Таня и сувениры для инопланетян? – без тени улыбки подсказал Отто.
– Я не знаю. Наверное. Может быть. Я об этом толком не думала. Не вспоминала подробности. Тем более не сочиняла, какая она – моя настоящая жизнь. Может быть, во сне что-то видела, как тогда про футболки, но я редко запоминаю сны. Просто всегда так чувствовала. Чувства не надо обдумывать. Я поэтому никогда никому не рассказывала. Для таких разговоров не подходит даже родной язык. А тебе рассказала, потому что жизнь с тобой в Вильнюсе вдруг стала похожа на настоящую. Мне так нравится! Я ещё и поэтому не хочу уезжать. Боюсь, что без Вильнюса ничего не получится, это чувство уйдёт. Что для ощущения настоящей жизни мне нужны вы оба, и ты, и он. Хотя тебя, по идее, должно быть достаточно. Но я не уверена. Прости.
– Мне ок, – улыбнулся Отто. – Главное, я тоже нужен. Плохо, если бы нет. А на две недели не боишься уехать?
– На две недели? – просияла Наира. – В путешествие? Не боюсь!
– Это хорошо. Мне папа даёт машину. Ей шесть лет, папа себе покупает новую. Поэтому нам подарок. Весной можно ехать забрать.
– Ничего себе новости. Папа – чувак!
– Я не ждал. Просил совет, что и где покупать. Он хорошо разбирает.
– …ся, – подсказала Наира.
– Точно. «Разбирает» и «ся». А папа сказал – забирай, бесплатно, подарок. Я удивился. Мы раньше были не очень друзья. Он не любит, как я живу и что делаю. Может быть, всё изменилось. Будем смотреть и знать. Но сегодня праздник! У нас скоро машина и путешествие. Поэтому рыба. Я знаю, тебе рыба лучше, чем торт.
– Офигеть мы с тобой живём, – сказала Наира. – Сидим, планируем путешествие. Ещё месяц назад такое невозможно было вообразить.
– Да, – согласился Отто. – Быстро изменился мир.
– Быстро. Но какой страшной ценой. Пока мы тут сидим, такие красивые, без намордников и с кофейком, бомбят Украину. А там живут такие же люди, как мы. Вообще не готовые к подобному повороту! Девчонки с айфонами, бородатые хипстеры, репетиторы и психологи, веганы, школьники, йоги, художники и алкаши. Кто-то из них вот прямо сейчас умирает под завалами, ему больно и хочется пить. Кто-то глядит на руины, которые остались от его дома, и думает: «Это мне ещё повезло». Кто-то выбирает – бежать, спасаться, бросив дома собак и котов, или остаться с ними, чтобы убили всех вместе, ничего себе выбор, да? Кто-то хоронит младенца, а кто-то – мать и отца. Кто-то прячется в погребе, умоляя бога, в которого всего три минуты назад поверил, чтобы оккупанты его не нашли. Кого-то вот прямо сейчас насилуют. Кого-то оперируют без наркоза, потому что лекарства нет. И это совсем рядом с нами. Сколько тут километров? До Киева, кажется, семьсот-восемьсот по прямой. Но наше счастье от этого никуда не девается. Просто к нему прибавляется боль. Боль теперь будет всегда, как подкладка. Придётся учиться с ней жить.
– Трудное говоришь, – вздохнул Отто. – Но я, наверное, понимаю. Я знаю слово «под-клад-ка». Артур про своё пальто говорил. Оно оранжевое. И под-клад-ка тоже оранжевая. Артур это слово много раз повторил.
Вильнюс, март 2022, или чёрт его знает… да ну нет, точно Вильнюс и март
– Белый поезд, – вздохнула Юрате. – У нас на вокзале. Ты видел! Чокнуться можно с тобой.
– Можно, – подтвердил Отто. – Я думал, я сам чокнуться… чокнулся. Потому что не получаются фотографии. Значит, бред и мираж. Но Наира тоже видела белый поезд. Вместе. Прошлой зимой. Она его помнит. А я забыл. Но теперь Наира сказала, и я тоже помню. Он у меня на глазах… под глазами стоит.
– Перед внутренним взором, – машинально перевела Юрате. – Спасибо, что рассказал. Жалко, что не рассказывал раньше… Ай, ладно, не слушай меня. Всё всегда случается вовремя. Раз сейчас рассказал, значит, надо сейчас.
– Я думал, галлюцинация. А когда Наира тоже увидела, я думал, это любовь. Доказательство. Мы вместе видели то, чего нет. Мне тогда было надо надежду. И я взял надежду. А белый поезд забыл. Как сон.
Он помолчал, собираясь с мыслями, вернее, собирая слова. Наконец продолжил:
– Я не знал, что тебе интересно про поезд. Это совет Наиры – тебе рассказать. Она понимает! А я не всегда.
– Зато ты его увидел. Сколько раз? Три?
– Четыре. Если вместе с Наирой тоже считать.
– Конечно считать! – энергично кивнула Юрате. – Поезд всегда появлялся ночью?
– Правильно – «вечером». Не поздно. Но уже темно.
– Ясно. Пойдёшь со мной на охоту?
– В лес? С оружием?
– На вокзал. Без оружия. Вдруг ты приманка? Вдруг этот поезд тебя почему-то любит? Или твой фотоаппарат.
– Но мои фотографии не получаются. Нет на них поезда. Только темнота.
– Так потому и любит, что можно дразниться! – рассмеялась Юрате. – Не получиться на снимке и свести папарацци с ума.
– Я не папарацци. Я художник, – почти всерьёз обиделся Отто.
– Я-то знаю. А поезд не знает. Или ему всё равно.
* * *
– В какие лунные дни это было, ты, конечно, не в курсе, – вздохнула Юрате.
– Дни Луны? – удивился Отто. – Я не знаю такое. Не умею считать. Это важно?
– Да чёрт его знает. Вообще-то, бывает важно. Для некоторых явлений. Изредка. Иногда.
Они сидели на перроне «Перонаса» уже полтора часа. Юрате с термосом кофе, Отто с сидром, легкомысленным летним напитком; впрочем, вечер был тёплый – для марта. Целых плюс пять.
Бар работал; сидящих на улице не обслуживали, но и не убирали столы. За некоторыми сидели
