Гончие забвения - Дмитрий Миконов
За стеной, которая разделала номера, кто-то громко вскрикнул. Послышались тяжелые шаги, взволнованные голоса. Кто-то пробежал по коридору, по направлению к их двери.
Она распахнулась, на пороге стоял бледный Ларс.
— Мистик, там… в соседнем номере… — он был явно напуган.
— Не сейчас! — рявкнул Вир, стукнул тростью о кровать.
— Но там мертвые! Двое! И, знаешь… у одного та-акое лицо…
Подсвечник глухо ударился о косяк, Китобой тут же ретировался.
Вир посмотрел на Стефана. Тот сидел на кровати, плечи школяра были чуть приподняты, а в глазах появились едва заметные искры интереса.
Стефан перебирал записи. Среди них мелькали и рисунки. То самое существо, которое они видели в Девятом Оазисе.
— Ну? — нетерпеливо проворчал Вир. — Поделишься со мной?
* * *
Вир полулежал на кровати у окна, облокотившись на изголовье и обложившись заметками. Рядом на тумбочке стояла отрытая фляжка, источая едкий запах полыни, но он почти не вспоминал о ней. Изучив очередной листок, он делал пометки, откладывал его в сторону и переходил к следующему.
Ему никто не мешал — Стефан и Элис-ар ушли обедать и забрали с собой Ларса.
Подчерк школяра был образцовым, почти без помарок. Рисунки отличались точностью, вниманием к мелким деталям.
В руки попал отрывок из Бестиария Скорны, автор-ворсаец, но доподлинно не установлен, страница пятьдесят три:
«…не агрессивна в привычном понимании шаманства. Не питается плотью или страхом своих врагов. Явилась в образе долговязой ремесленницы с неестественно длинными конечностями, пальцы коей уподоблены шилу или веретену. Предпочитает тенистые, болотистые места. Лик всегда сокрыт, именована мной «Швеей» (лат. Sarcinator).»
Следующим был отчет мистика Кэрба Наэды, третий год правления Императора Элиаса:
«…столкнулся с феноменом в деревне Усть-Ярвен. Местная знахарка (ведьма?), уличенная в чернокнижие, навела порчу на должностное лицо. Войт округа онемел, не мог издать ни звука, хотя язык и гортань были целы. Осмотр жилища показал… место ритуала… (не разборчиво. Прим. Стефана) для призыва… окуривала цветками чертополоха. Попытка снятия… появилась на краткий миг тенью… в руках — иглы.»
Под текстом была изображена горящая жаровня и исходящий от нее густой дым.
Вир взял следующий листок.
Выписка из дневника чернокнижника, алхимика-адепта, известного под именем «Трещина», листы не нумерованы:
«…не нитью шьет, а самой бесовской жилой. На деле оплетает волю жертвы, прирастает паразитом. Обращает вспять приобретенные навыки. При грубом воздействии отзывается (проверил, получил порез). В худшем варианте калечит и ломает свою жертву (проверил, использовал серебро. Слова — жертва еще жива — зачеркнуты). Но как добыть знание о прерывании цикла? (вопрос на полях). Купить на ярмарке часы, да пряников, привезти еще угля, заманить какого-нибудь мальчишку (коряво нумерованный список дел).»
Под ним лежал схематический рисунок, оставленный в деле «Красное сито». Заверенный печатью лейтарского корректора первой степени, сеньора Гилье Виеро, тюрьма близ Бранджа (ниже, описание рисунка):
Угловатый, сделанный чернилами набросок. Долговязая, исхудалая фигура раба, сидящая на корточках. Вместо головы — песочные часы, перечеркнутые крест-накрест жирными линиями. Вместо пальцев — длинные иглы, которыми он пронзал что-то человекоподобное, бесформенное, лежащее у его ног и помеченное множеством точек (проколов?). Внизу была нарисована шкала со штрихами из схематичного изображения кукол, в разной стадии готовности.
Подпись к рисунку гласила:
«Барон прошит. Рисунок составлен по ощущениям королевского скрибентария. Но в описаниях упускается главное — ярость процесса. Это не механический труд. Это одержимость. Возможно, это и есть истинная природа сущности — не страж тайны, а ее раб. Время для него циклично — это бич его и проклятие.»
Оставалась последняя не просмотренная заметка, буквально клочок, с неустановленным источником:
«Искала в архивах дело по «Немой невесте» из Реджиса. Тот же почерк. Там жертву нашли с куклой в руках. Ее подруга отделалась порезами. Думаю, причина — серебряная брошь. Тело привезут в пятницу, буду вскрывать. Да поможет мне Господь.»
…Подброшенный в воздух ворох листков, разлетелся по комнате. Вир с наслаждением выпрямился, до хруста потянул позвоночник. Потом промочил горло настойкой, убрал фляжку в карман. Подушечки пальцев слегка покалывало от напряжения.
Осталось отправить «клопов» на рынок за покупками.
И можно снимать проклятие.
Глава 30
Вир прислонился ухом к дверям соседнего номера. Там стояла тишина. Удовлетворенно цыкнув, он бросил через плечо.
— Ларс, твой выход. Вскрывай.
— Да ни в жисть! — рыжий отпрянул к стене. — Ты бы видел их лица! Я… не буду.
Вир не двинулся, только поднял кулак.
— Еще как будешь, — прошипел он. — Сейчас твое лицо таким же будет. Живо!
Вир быстро огляделся — перепалка могла привлечь внимание. К счастью, на этаже кроме его троицы никого не было. Элис-ар по правую руку прислонилась к стене, рассматривала щели в полу. Стефан стоял у лестницы, нервно сжимал сверток с покупками. Вытягивая шею, он наблюдал за подступами, готовый подать знак, если кто-то надумает подняться.
На лице Ларса металась гамма чувств — от брезгливости до животного страха.
— Там же трупы, мистик! Другого места не нашлось, что ли?!
Вир криво усмехнулся.
— Думаешь — не выселили еще горемык? По-твоему, раз уплачено…
— Какие-то непростые постояльцы были, — торопливо перебил Ларс громким шепотом. — Хозяин мандражирует, отказывается тела на мороз выносить.
Вир холодно окинул его взглядом.
— Значит, трупы еще в номере? — он прищурился. — Так даже лучше.
Трость с глухим стуком опустилась на половицы, заставив Ларса дернуться. Китобой, чертыхаясь, поплелся к двери, крутя в пальцах связку отмычек.
— Артист я, а не вор, — бурчал он, орудуя крючками. — Это ниже моего достоинства…
Щелк. Скрип. Дверь поддалась.
Отодвинув рыжего, Вир первым переступил порог, высоко подняв подсвечник. Слышал, как как ним, толпясь, вжались остальные.
Воздух здесь был спертым и уже отдавал сладковатой тяжестью. Свет свечи выхватил из мрака аскетичную обстановку унылого склепа. Окна были затянуты плотным рубищем, но в одном углу шторку заботливо приткнули обломком стрелы, оставив идеальную щель.
Из нее отлично просматривалась улица и парадное крыльцо самой таверны. Кусок стекла был расколот и легко вынимался при необходимости.
Ларс оказался прав, номер снимали не простые постояльцы.
На сундуке, боком, лежал табурет, упертый ножками в стену. Сидение исколото, в нем торчали метательные ножи с костяными рукоятками, украшенных затейливой резьбой. На одном висела перчатка без пальцев, вышарканная до медного отлива.
На столе, среди мутных стаканов, лежал настоящий пехотный арбалет. Мощный, тяжелый. Тетива была снята, рядом — россыпь болтов с
