Биение истинного сердца - Айя Кот
Расценив отсутствие какой-либо агрессии от кошки как разрешение зайти, Арсений неуклюже протискивается в комнату и прикрывает за собой дверь. Слегка влажное полотенце он вешает на стул, чтобы хоть как-то приглушить это безобразие, и осторожно присаживается на краешек дивана. Судя по всему, Кира решила не заморачиваться с отдельными спальными местами. Арсению в целом всё равно, где и как спать. Он и на столе в офисе часто прекрасно досыпал, пока вокруг шумели коллеги. А вот Есения не факт, что захочет с ним делить спальное место. У неё вообще спрашивали? Или поставили перед фактом?
— Мне Кира рассказала, что ты из окна вылезла… — Арсений вздыхает, смотря на ковровый узор. — Прости, что… Ну… пришлось рисковать из-за меня. Если бы я знал…
Арсений чувствует за спиной шевеление, но отрываться от созерцания ковра не собирается. Он виноват. Каждой клеточкой тела виноват. Пошёл открывать, хотя мог потянуть время и что-то придумать. Мог сам додуматься осторожно спустить Есению вниз через окно. Связать простыни между собой или найти верёвку. А если бы учился нормально, то мог бы магией спокойно спустить. Да хоть что-то мог сделать, а не просто попросить сидеть тихо. Посмотреть, в конце концов, кто пришёл и с каким намерением, Петра Алексеевича предупредить…
Узоры перед глазами Арсения закрываются чёрной мглой. А потом на него слишком внимательно начинают смотреть два голубых огонька. Тех самых. Ярких, горящих, за которыми целый мир спрятался. Арсений не хочет, но смотрит не отрываясь. Он, вероятно, никогда себя не простит за то, что Есении пришлось рисковать своей жизнью ради жизни, как бы это не звучало. С седьмого этажа прямиком в пропасть. Рискуя сломать себе вообще всё. А потом по сырым дорогам в неизвестность. Без сил, без указателей, опираясь исключительно на нюх. А она ведь не просто дворовая кошка, которых на улице столько, что уже не особо замечают. Она огромная. У неё от носа до кончика хвоста больше метра. Многие собаки рядом с ней начинают комплексовать из-за своих размеров. Пройти незамеченной — та ещё задача. А она шла. Несмотря на то, что Тёмные на ушах стоят. Несмотря на то, что возле дома пасутся. Несмотря на сырость, холод, опасность и неизвестность…
Арсений сглатывает, прикрывая глаза. Подробный путь Кира, разумеется, не описала. Сказала лишь, что от его дома до них Есения дошла сама и в дверь почти постучалась. Дотянулась лапами до ручки и дёргала её, пока не открыли. А дальше Костин с Машей, которая забрала детей к себе, Пётр Алексеевич, раздумья над вызволением его из подвалов, потому что Есении это было важно, Серёжа со спасительным браслетом… А Арсений… Арсений не сделал ничего. Подставил Есению, впал в панику в подвалах, прокололся на допросе, в нюню превратился при Петре Алексеевиче…
— Ты чего…
Арсений замечает недобрый блеск в глазах Есении и то, как она поднимается, а в следующую секунду Арсений оказывается лежащим на спине на диване с кошкой на себе, которая касается когтями груди. Не впивается с силой, но явно предупреждает, что одно движение, Тернитасов, и ты не жилец. Арсений вновь сглатывает и скашивает глаза на огромные лапы. Есения увесистая, но тяжёлой её назвать нельзя. Мощи в ней явно больше веса. Обречённо прикрыв глаза, Арсений выдыхает, готовясь-таки проститься с жизнью. Ну а что? Есения так-то права. Помытую добычу убивать приятнее, наверное. Да и заслужил Арсений. Жаль только, что в квартире Петра Алексеевича всё произойдёт.
Арсений ждёт секунду, ждёт две. Успевает даже подумать над тем, куда будет бить Есения. А потом он чувствует странное прикосновение к лицу, какое-то перетаптывание на теле, и лба касается что-то пушистое, местами щекотное и ужасно горячее. Арсений хочет распахнуть глаза и посмотреть на то, что происходит, но видит перед собой что-то белое.
Он умер? Вот так просто? После смерти люди оказываются посреди белоснежного чего-то? Арсений оглядывается, и белизна начинает обретать очертания. И заканчиваться. За белизной оказывается есть плитка, Кира и кран. Она тянется рукой к нему и внутри всё сжимается от неприятного предвкушения. Арсений в целом чувствует себя весьма странно, словно руки и ноги не на месте, да ещё и сзади что-то увесистое ощущается, чем он может управлять. Пахнет железом, грязью, мылом, химическими отдушками, чем-то домашним, детьми, другим животным, хлоркой и слегка канализацией из слива. И слышит Арсений слишком много. Слишком. Где-то едят, где-то сопят, очень много разговаривают, вне дома ездят машины, шумит ветер, вода бежит по трубам… И голоса. Арсений слышит столько голосов, что хочется заткнуть уши, но никак.
Шум воды заставляет вздрогнуть. Арсению хочется сжаться в комочек, а лучше сбежать отсюда куда подальше, ведь вода — мокрая. От одних только мыслей о ней становится тошно, а от вида, как Кира непринуждённо подставляет руку под струи, настраивая температуру, и вовсе хочется скривиться, но мимика крайне ограничена и получается только слегка сморщить нос. Тёплая вода касается шерсти и доходит до кожи. В местах соприкосновения даже приятно, но в остальном — мокро. Кира кладёт лейку и Арсению хочется ругаться. Шерсть тяжёлым комом тянет вниз, а сверху по ней ещё и размазывают что-то, активно взбивая пену. Лапы немного саднят и внутри погано ощущается отсутствие какого-либо движения силы. Но это такие мелочи по сравнению с тем, что сверху опять льётся неприятная мокрость, окутывая всё тело. Стекает каплями, оставляя за собой влажные и холодные дорожки, прибивает к коже шерсть, и вновь стекает. Отчаянно хочется встряхнуться, чтобы ничего не прилипало, но сверху ложится полотенце и женские руки аккуратно вытирают воду.
Арсений не в восторге от прикосновений, но у Киры это получается с какой-то лёгкой осторожной ненавязчивостью. А тело помнит грубые руки, помнит запах пота, подвала, помнит, как тяжело было без еды и воды… Громкий звук заставляет вздрогнуть, а тёплый поток воздуха сдувает неприятные воспоминания и мокрую воду. Мягкая расчёска даже приятно проходится по шерсти,
