Амурская соната Чёрного Дракона - Алексей Ветров
Смычок в её руке сам нашёл струну. Одна нота – ровная, чистая, без вибрато, – и слои сложились. Тень, не найдя «пустоты», в которую можно провалить, ушла обратно.
– Молодец, – коротко сказал Улун. – Дальше – проще.
– Ты всегда так говоришь, – выдохнула Марина.
– Потому что иначе мы остановимся, – ответил он.
Впереди фонари вдруг поредели. Ветер – если это был ветер – прошёл по Саду, и серебряные медузы засветились сильнее. Открылось место, где дорожки сходились в одно – узкое, словно бамбуковая тропинка. Сбоку на невысоком постаменте стояла маленькая курильница: круглая, на трёх лапках, с львом на крышке. Из её рта шёл холодный дым – серый, с синеватой полосой. На каменном бортике курильницы были вырезаны две крошечные буквы: «тихо».
– Здесь город просит «тихо», – сказал Улун, глядя на Марину. – И платит за это правом пройти.
– А если не «тихо»? – спросила Лиза.
– Тогда «громко», – пожал плечами он. – И платить будешь ты.
Марина приложила палец к губам. Её дыхание стало тонким, «зимним». Они шли – три тени, три дыхания – по узкой тропке, где любые слова расплывались в туман и тут же возвращались призрачными двойниками. Стражи сопровождали их, как караульные фонари на ночной переправе, но теперь держались на расстоянии; маски‑сферы отражали не людей, а сами фонари – бесконечность кругов в кругах.
И – почти внезапно – Сад закончился. Как заканчивается длинный свиток: не обрывается, а складывается под пальцами, чтобы позже кто‑то другой развернул с первого метра. Перед ними – новый свет, более плотный, зеленоватый. Проёмы, похожие на рты рыбин, которые выводили в другой ярус. Там пахло совсем иначе: водой, камнями, в которых «живет» уголь, и – далёким рёвом. Рёв был не человеческим и не звериным – длинный, глубокий, как если бы огромная медная чаша, наполненная рекой, ударила в саму себя.
Марина поняла, что на секунду зажмурилась; открыла глаза – и поймала взгляд Улуна. Он улыбался – той самой мягкой улыбкой, за которое его так удобно недолюбливать и так легко доверяться. «Чай» – подумала Марина. «Чай, которому веришь в холод».
– Мы прошли Сад, – сказал он. – И он забрал у тебя малость, чтобы ты не оборачивалась. Это цена за то, чтобы идти по прямой. Дальше – Водяной Дворец. Там город будет уже не шептать, а говорить вслух. И спрашивать – не словами.
– Я готова, – сказала Марина. И вдруг услышала, как это звучит похоже на «я готова» перед сценой. Руки перестали быть чужими.
– Я тоже, – сказала Лиза. Она посмотрела на свою бумажную птицу, погладила крыло, как шерсть кота, и спрятала журавлика в карман: – Если что – дашь мне «такты», мама. А я… я не соглашусь на имя, которое не моё.
– Я дам, – сказала Марина. – И проведу.
Сад лунных фонарей за их спиной ещё какое‑то время дышал – их дыханием, их шагами, их темой. Потом фонари мягко, почти дружелюбно, качнулись – и застыли, подобрав свет. Ветви нефритовых листьев тихо, как дождь в августе, позвонили. И в этом звоне Марина вдруг услышала, как в детстве, когда она совсем маленькая, кто‑то говорил ей: «Не бойся воды. Она – слушает». Она хотела прикоснуться к этому «кто‑то», но не стала: договорилась с собой не оглядываться.
– Вперёд, – сказал Улун.
Они шагнули туда, где зелёный свет рождался не на бумаге фонарей, а в самой воде. Где Зеркальный Хабаровск не только отражал, но и создавал. Где – как сказал Улун – «говорят не словами». И Марина крепче перехватила футляр, потому что в таких местах музыка – не украшение, а ключ.
Она знала, что Сад попробовал вытянуть из неё то, что любил город – частности. И знала, что он оставил ей главное – её движение. Отныне, пока она держит шаг и тему, фонари на невидимых нитях покачаются вместе с ней, а стражи отражений в масках воды так и останутся по краям – не врагами, но и не друзьями: слушателями.
И когда с дальнего уровня, словно из глубин Амура, докатился новый, грудной удар – как у очень большого гонга, – Марина не вздрогнула. Она просто сделала следующий шаг. И ещё один. И – вдох, выдох – нашла новый такт в зелёном свете.
Глава 15. Водяной Дворец
Когда последний фонарь Сада остался позади, туман начал расступаться, и перед ними открылся вид на величественное здание, вырастающее прямо из самой воды. Оно стояло на границе двух миров – одна его половина была выточена из белого камня, украшенного резьбой в виде драконьих чешуек, облаков и волн, а другая – словно соткана из самой реки, застывшей в момент шторма. В прозрачных водяных стенах медленно скользили волны, и казалось, что они дышат, перетекая из зала в зал.
– Водяной Дворец, – тихо произнёс Максим Логинов, но тут же поправился, почти шёпотом: – Улун. Сердце Зеркального Хабаровска.
Марина ощутила, как воздух стал плотным, насыщенным влагой до предела. На губах появилась солоноватая горечь, а в ушах зазвучал низкий, глубокий гул, похожий на отдалённый прибой. Даже дыхание стало тяжелее, словно влажная толща накрыла их сверху.
– Нам туда? – спросила она, хотя уже знала ответ.
– Да, – кивнул Улун, бросив взгляд на Лизу. – После Сада город знает, кто мы. И будет защищать своё сердце.
Дорога к дворцу выглядела так, будто её нарисовал кто-то в состоянии сна: тонкий серый мост, без перил, уходил в туман, исчезая где-то посреди гладкой чёрной воды. Но отражение внизу двигалось не в такт – словно река под ними текла в обратную сторону.
– Не смотри вниз, – предупредил Улун. – Здесь отражение тянет сильнее гравитации.
Они шли медленно. Иногда камень под ногами казался твёрдым и надёжным, а через несколько шагов проваливался под подошвой, как мокрая глина. Марина всё время ловила себя на мысли, что с каждым вдохом её тело становится чуть тяжелее – будто сама река хотела утащить её к себе.
Туман завивался клубами, и очертания дворца менялись, словно здание дышало: то становилось выше и уже, то расширялось, обрастая башнями.
– Это он проверяет нас, – тихо сказал Улун. – Решает, стоит ли нас пускать.
Внизу, в отражении, начали появляться силуэты. Они
