Светлые века - Йен Р. Маклауд
Ветер крепчал. Он раздувал пламя, и машинный лед у нас под ногами зашипел. От внезапного порыва погребальный костер взметнулся до небес и воссиял. Мистрис Саммертон превратилась в извивающееся, почерневшее нечто в огне. Я подумал, что иллюзию движения творят жар и странный ветер, но она закричала. Крик длился и длился, никак не заканчивался. Люди зажимали уши. Никто из тех, кто побывал там и спасся, никогда не сумеет его описать, и никто из тех, кто не был, никогда не поймет. Этот звук проникал в разум. Вгрызался под кожу. Заставлял нас разделить ее боль. А обжигающий ветер дул все сильнее, завывая в унисон, сдувая ледяную пыль прямиком в ее костер, и в конце концов в мире не осталось ничего, кроме беспощадного жара и жуткого предсмертного вопля.
Ветер теперь был таким сильным, что порыв за порывом со свистом выдували блестящий песок прямо у нас из-под ног, и казалось, что сама земля тает и рассыпается. Люди, ссутулившись, поворачивались к нему спиной, пытаясь как-то уберечь глаза и уши. Однако вопль продолжал нарастать, превосходя всякие мыслимые границы, оборачиваясь чем-то грандиозным, рухнувшим на наши головы с небес, задетых пламенем костра. Возможно, для тех, кто стоял в отдалении, или для тысяч зевак на противоположном берегу Темзы зрелище было красивым – этакий вихрь, сочетающий в себе свойства библейских столпов, облачного и огненного, – но нам, непосредственным свидетелям, пришлось нелегко. Ослепшие и беспомощные люди метались и кричали, не в силах спастись от растущего хаоса ветра и пламени.
А потом ветер прекратился так же внезапно, как начался. Крик тоже утих, пламя обернулось заурядным явлением, сопровождающимся светом и теплом. Кашляющие, покрытые блестящей пылью граждане взглянули друг на друга. Кто-то сумел даже улыбнуться, и все вместе они кое-как пришли в себя. Пока разыскивали приятелей, повсюду с тихим шелестом оседал мелкий радужный снежок из частиц сажи и машинного льда. Вроде бы стало чуть светлее. Однако костер еще не догорел, останки в его центре шкворчали и светились. Мы запоздало поняли, что земля – холм из машинного льда, на котором мы все еще пребывали, – продолжает оседать, и многих уже было не спасти.
Сол, наблюдавший за происходящим с крыши Доклендской телеграфной станции, прибыл в числе первых и привел с собой множество граждан-помощников с дубинками и ружьями. Задолго до этой вспышки безумия он и его соратники поняли, что городом сможет управлять лишь тот, кто для начала сумеет его укротить. Сдается мне, он в числе первых понял истинную суть произошедшего, пусть и не осознал ее в полной мере. В конце концов, невзирая на безгильдейское происхождение – которым он в конце концов начал похваляться, – Сол оставался сыном своей матери. В доме грез, которым управляла Маман, он часто видел флаконы с веществом, светившимся гораздо ярче, чем тусклые масла и активаторы, с которыми работало большинство гильдейцев. Он лучше многих был знаком с дивоблеском эфира – и именно его узрел на белых холмах Края Света, где давным-давно обернулось прахом все, кроме неостывшего пепла.
– Робби! Робби!
Он нашел меня. Люди – не только дети, но и взрослые, коим следовало быть умнее, – резвились посреди лабиринта из ослепительно сияющих ручейков, вьющихся под ногами. Приседали у растущих луж, набирали вещество в ладони, наблюдали, как оно сочится сквозь пальцы, и под воздействием творящего иллюзии газа смеялись, как чокнутые, не замечая, как плоть покрывается гнойниками и кровоточит.
– Послушай… – Сол встряхнул меня, схватив за плечи. – Надо установить здесь оцепление. Надо увести людей. – Затем наступила пауза. В его глазах на миг отразился дивосвет, струящийся из земли повсюду вокруг нас. – Ты же понимаешь, что это значит, Робби? Понимаешь, что это нам даст?
Ибо эфир наделяет властью даже в большей степени, чем магией, и те, кто ринулся по тающему льду через реку – те, кто не утонул, – в благоговении узрели ослепительное сияние белых холмов Конца Света. Тысячи упали на колени. Миллионы сочли это знамением. Все мы – а также все, кто услышал новость, распространившуюся сперва по Англии, а затем и по всему миру, – поняли, что Новый век наконец-то начался. И был он Светлым веком.
Я отшатнулся от Сола, попятился от светящегося дыма и пепелища в тот самый момент, когда значительная часть холма зашипела и осыпалась, а нечто внутри погребального костра – сгоревшая спичка, все еще отдаленно напоминавшая мистрис Саммертон, – наконец сгинуло в сияющем пепле. Голова моя гудела, будто колокол. Из-за дурацкого ступора и в суматохе, вызванной появлением Сола, я на несколько минут выпал из потока времени. А потом начал озираться, невесть почему вообразив, что Анна окажется где-то рядом.
Часть шестая
Дети Нового века
I
Ниана выпрямляется. На разрушенном мосту давно стемнело, хотя небо над головой и река под ее логовом сохранили стальной отблеск, который они никогда не теряют в Лондоне. И я вижу огни – теперь вдали всегда много огней.
– Да, – шепчет она, вторя бесконечному шелесту воды под нами. – Я помню ту ночь, грандмастер. Пламя, толпы… должна признаться, я думала, что крик вырывается из моей собственной глотки. Конечно, я была всего лишь ребенком, которому представилась возможность прогуляться по замерзшей реке, сбежать из разрушенного города, пережившего несколько жутких дней. Так или иначе, помню свой старый жестяной поднос для катания с горки, одеяло-подстилку и скользкий лед. Помню даже запах гнили и дыма, гудение того автомобильного клаксона, пусть я и приняла его за трубу. Сколько же мне было лет, если я там побывала и все запомнила? А мои родители, моя семья – интересно, что с ними приключилось?
– Возможно, в их судьбу вмешался тот же злой рок, что и в твою.
– «Злой рок»? Ты правда думаешь, что это был он? И, грандмастер, ты по-прежнему зовешь нас троллями и подменышами, хотя существуют куда лучшие слова.
– Слова – всего лишь заклинания.
– А заклинания нужны для того, чтобы творить магию. – И вот она предо мною, холодная и серая, как дымка над ночной рекой. – Что касается той унылой старой твари… о который ты все время говорил и которую мы, граждане, в конце концов сожгли… я понятия не имела, что она настолько невинна и вместе с тем виновна в случившемся.
