Судьба бастарда - Евгений Владимирович Панов

– Ну что, тебе тоже помочь? – спросил я, нацелив револьвер в его сторону. Он даже не пытался сопротивляться. Бандит понял, что для него это хоть какой-то шанс и, не раздумывая, просто отпустил девушку и сделал пару шагов в сторону. Мне же только это и было нужно. Иначе была опасность случайно попасть в девчонку, но бандит всё сделал для моего удобства. Громыхнул ещё один выстрел, и парень обзавёлся непредусмотренным природой отверстием в голове. А то он думал, я буду с ним в благородство играть? Нет, брат, шалишь! Возраст у него вполне подходящий, да и инвалидами ни он, ни его дружки не выглядели, но вместо того, чтобы защищать свою страну, они вполне вольготно устроились в тылу и занялись грабежом. Так что, по моему глубочайшему убеждению, я всего лишь сделал этот мир чуточку чище и никаких угрызений совести при этом не испытывал.

Девушка отскочила в сторону и прижалась к стене, словно хотела слиться с ней в единое целое. Ладонями она закрыла лицо, пытаясь таким образом отгородиться от этого жестокого мира.

– Не гуляли бы вы, мадемуазель, в столь позднее время одна в таких тёмных местах, – назидательно произнёс я, убирая револьвер в кобуру. Что-то сегодня я слишком часто им размахиваю.

– Я… Мне… – запинаясь, девушка попыталась что-то сказать, но неожиданно разревелась. А что делает любой нормальный мужчина, видя перед собой плачущую девушку? Правильно, он пытается её успокоить. Я подошёл поближе и слегка дотронулся до её руки. Девушка вздрогнула, словно от удара током, и посмотрела на меня своими потрясающе красивыми, хоть и заплаканными глазами. Заревев ещё громче, она прильнула ко мне, ища защиту, и как-то само собой получилось так, что я её приобнял и вдруг понял, что отпускать из своих объятий не хочу.

Мы гуляли с Софи, так звали прекрасную девушку, по пустынным улочкам ночного города. Ночные фонари озаряли улицы своим мягким светом, а мы медленно бродили, не замечая ничего вокруг, и говорили… говорили. Было такое чувство, что мы знаем друг друга целую вечность.

Когда мы подошли к дверям её дома, Софи, немного смущённая, обернулась ко мне и с мягкой улыбкой пригласила:

– Хочешь зайти на чашечку чая?

Нужно ли было мне отказываться? Я не мог. Это было не просто приглашение на чашечку чая, это был момент, когда мир становился легче, когда каждое мгновение меняет судьбы двоих людей. Я кивнул и шагнул следом за ней в маленькую, но уютную квартиру.

Её дом был простым, но в нём было что-то тёплое и гостеприимное. Софи по-настоящему умела создать атмосферу уюта. Старенький диван, на котором лежали мягкие подушки, книжные полки, загромождённые книгами, и на окне – горшочек с фиалками, которые, казалось, всей своей сущностью стремились быть такими же прекрасными, как их хозяйка.

– Здесь всегда так тихо, – сказала она, доставая чашки. – Я привыкла к одиночеству, оно… бывает не таким уж и страшным.

Я наблюдал за ней, как она с лёгкостью двигалась по комнате. Мне было приятно смотреть на её спокойствие, на то, как она умела создавать мир и уют из простых вещей. Я не знал, что сказать, так как мои мысли путались, но просто присутствовать рядом с ней было уже чем-то важным.

– И как тебе у меня? – спросила Софи, ставя чашки на стол.

Я чуть улыбнулся, смотря в её глаза. Её взгляд был чистым, невинным, но в нём тоже пряталась какая-то безмолвная сила. Она не была похожа на других женщин, которых я знал. Не искала восхищений и не играла ролей. Она просто была собой, и это было лучшим, что я видел.

– Мне нравится, – сказал я тихо. – У тебя очень уютно здесь.

Она покраснела, но благодарно кивнула и присела рядом. Мы молча пили чай, иногда обмениваясь взглядами, которые говорили больше, чем слова.

Проходили дни, и я оставался с ней. Я помогал по дому, время от времени выбирался на рынок, а Софи учила меня, как приготовить что-то по тому или иному рецепту. Каждый день был новым открытием. Мы разговаривали, смеялись, иногда молчали, но это молчание было не пустым, а наполненным каким-то особым смыслом. Она рассказала мне, как стала сиротой, как трудная жизнь научила её быть сильной, но при этом она не потеряла своего тепла, своей искренности.

Вечерами мы сидели на старом диване, разговаривая обо всём, что приходило на ум, и иногда молчали, просто наслаждаясь компанией друг друга. Мне нравился её смех – тихий и искренний. Я не мог не улыбаться, когда слышал его, словно он был музыкой, которая наполняла мою жизнь светом.

– Иногда мне кажется, что я боюсь впустить людей в свою жизнь, – призналась она однажды, когда мы сидели на диване и пили горячий чай со свежей выпечкой. – Но с тобой я чувствую себя под защитой. Мне на душе и в сердце становится тепло, когда ты рядом.

Эти слова задели меня за живое. Я почувствовал, как в груди зарождается что-то необычное, что-то важное, почти уже забытое. Что-то из той, прошлой жизни, которая была невообразимо давно.

– Ты знаешь, – однажды сказала Софи, задумчиво глядя на огонёк свечей, что стояли перед нами на столе. – Ты мне так напоминаешь того человека из моих грёз, с которым я хотела бы провести всю жизнь. Может быть, это глупо, но…

– Нет, это не глупо, – ответил я, почти не задумываясь. – Я тоже чувствую, что я хочу быть рядом с тобой. И не думаю, что это глупо.

Она замолчала, взглянув на меня с лёгким удивлением, а затем улыбнулась. Мы не говорили больше о чувствах, но в этом молчании было больше сказано, чем если бы мы произнесли тысячу слов. Наши дни продолжались, наполненные простыми радостями, и я чувствовал, что всё, что происходило, было правильным.

Когда я вошёл в тронный зал, атмосфера была напряжённой, и взгляд императора сразу дал понять, что он не был мной доволен. Я остановился в центре зала, стараясь сохранять спокойствие. Его Величество взглянул на меня с недовольством, и я почувствовал, как его взгляд будто пронизывает меня насквозь.

– Вы всё же соизволили почтить меня своим визитом, господин капитан, – сказал император с лёгким налётом раздражения. – Уже неделю, как вы здесь, и я полагал, что вы явитесь ко мне сразу же по прибытии, а не будете развлекаться у какой-то… бабы, – он едва заметно вздёрнул брови. – Или я что-то пропустил?

Я почувствовал, как злость начала нарастать внутри. Я выпрямился и,