Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф
Выбрав перо, Шелк написал:
Сударь!
Обстоятельства, от меня не зависящие, вынудили меня на несколько часов занять твою опочивальню. Боюсь, я также разбил склянку одеколона и изрядно испачкал простыни. Кроме того, в силу крайней необходимости мне пришлось позаимствовать у тебя две рубашки и самый маленький из саквояжей. Всем сердцем сожалею о причиненном тебе убытке. Как я уже заметил, причиной сему – обстоятельства неодолимой силы.
Как только в наш город вернется мир и порядок, о скорейшем возвращении коих я неустанно молюсь, я приложу все усилия к тому, чтоб разыскать тебя, возместить ущерб и вернуть твои вещи, либо обратись ко мне сам в любое время, какое сочтешь удобным.
С глубочайшим почтением,
п. Шелк с Солнечной улицы.
Над подписью он надолго задумался, щекоча губы легким, воздушным кончиком серого гусиного пера. Что ж, ладно…
Решительно обмакнув перо в чернила, он добавил после «Солнечной улицы» запятую и слово «кальд», насухо вытер очиненный кончик фланелью, поднялся, вернул плед на кровать и отворил дверь.
Коридор оказался по-прежнему пуст. Черная лестница привела Шелка в кухню. Казалось, здесь в поисках провианта побывало не менее роты. За задней дверью, судя по тому, что удалось разглядеть в отсветах небесной тверди, раскинулся садик в классическом стиле. Выкрашенная белилами калитка запиралась на самый обычный крючок.
Снаружи, на улице Корзинщиков, Шелк остановился, обернулся и оглядел покинутый дом. Почти всюду ярко горели огни: единственную комнату во втором этаже, где светочи на глазах меркли, очевидно, еще пару минут назад занимал он.
Путь к центру города вернее верного указывали далекие взрывы. Вскоре Шелку попался навстречу конный офицер (вполне возможно, тот самый, что ранил его), галопом промчавшийся мимо, не обратив на него никакого внимания. Еще двумя улицами ближе к Палатину ему учтиво козырнул спешивший куда-то стражник с вализой для срочных депеш на боку.
«В вализе вполне может лежать приказ о поголовном аресте всех виронских авгуров, – рассудил Шелк, – а мчащий галопом офицер, возможно, везет Оозику известия о новом сражении. Прочесть бы эти депеши, выслушать бы донесение верхового офицера самому – сколько бы вышло пользы!»
Однако самую важную новость, стоившую всех других новостей, донесли до его ушей голоса орудий, твердивших: занять весь город от отдаленных восточных кварталов до Палатина Аюнтамьенто не удалось. Таким образом, ему придется пробираться вперед улицами, где бьются насмерть стражники с бунтовщиками майтеры Мяты, снова и снова возвращаясь к самым знакомым местам, а после, скорее всего, пересечь еще одну спорную зону, дабы добраться до Палатина.
Палатин… Палатин стража наверняка будет удерживать до последнего, а тот капитан с утра говорил, что в ночь мольпицы для его обороны едва-едва хватило сил целой бригады. Обе воюющие стороны станут серьезной преградой: убить его могут и те и другие, не говоря уж о долгой, нелегкой прогулке, о вполне вероятной смерти от перенапряжения сил, и все же… И все же попробовать стоило – ведь, оставшись в живых, он еще сегодня увидится с Гиацинт. Свободная рука сама собой потянулась к иглострелу Мускуса, однако Шелк вовремя обуздал ее, опустил вниз и, погруженный в мрачные размышления о том, что еще до ростени может узнать о себе ряд истин, которые, впрочем, вовсе не предпочтет неведению, неосознанно ускорил шаг.
Людям, как правило, свойственно полагать себя добрыми либо злыми, но боги – особенно Иносущий – наверняка должны знать, сколь многое зависит от стечения обстоятельств. Стал бы злым тот же Мускус, чей иглострел он, Шелк, едва не выхватил из-за пояса считаные секунды тому назад, если бы не служил Крови? И, кстати, раз уж на то пошло, не мог ли Кровь стать лучше, добрее, не окажись рядом Мускуса? За хитростью и алчностью в сердце Крови явственно чувствовались великодушие и доброта – как минимум подспудные, потенциальные…
Внезапно нечто, свалившееся прямо с небес, приземлилось на его плечо, да так грузно, что Шелк чудом устоял на ногах.
– Вот он! Шелк! Шелк… Хор-роший!
– Орев?! Неужто ты?
– Птичка… дома!
Щелкнув клювом, Орев дернул Шелка за непослушный вихор.
– Очень рад… безмерно рад твоему возвращению. Где же ты пропадал? Как оказался здесь?
– Сквер-рное место! Др-рянь! Гр-ромадная нор-ра!
– Орев, но это же не ты, а я угодил в ту самую громадную нору. У озера, в святилище Сциллы, помнишь?
– Р-рыбьи головы? – осведомился Орев, энергично защелкав клювом.
VI
Незрячий бог
Окрыленный надеждой, Орев замер, не сводя взгляда с трупа Ельца, брошенного Зубром под ноги.
– На кой нам его искать?! – развернувшись к Молоту, заорал Зубр. – На кой, объясни?! Объяснишь – пожалуйста, буду искать! Буду искать, пока ноги, лохмать их, держат! А откажут, ползком поползу!
– Подними. Живо. Патера, – не сводя глаз с Зубра, обратился Молот к Наковальне, – ничего, если я его кончу? Вот только стрелять, таща их обоих, не смогу.
Наковальня отрицательно покачал головой.
– Он в чем-то прав, сын мой, а посему его вопрос стоит обдумать. Действительно, так ли необходимо продолжать поиски нашего друга, Чистика?
– Решай сам, патера. Ты соображаешь лучше всех нас, и соображал бы лучше всего города, кабы сам в нем не жил. Я сделаю все, что ты ни скажешь, и пригляжу, чтоб эти био тоже не своевольничали.
Уставший сверх всякой меры, Наковальня с радостью опустился на каменный пол коридора.
– Благодарю, сын мой. Садитесь, садитесь все. Обсудим вопрос всесторонне.
– А зачем? – Уставшая ничуть не меньше, Синель опустила на пол ракетомет. – Он, Мол, и так любой твой приказ выполнит, а прикончить нас с Зубром ему – что муху прихлопнуть. Ты говоришь, мы делаем. Куда деваться-то?
– Сядь, дочь моя, сядь! Неужели ты сама не замечаешь серьезных изъянов в собственной логике? Утверждаешь, будто вынуждена повиноваться во всем, однако же не желаешь исполнить простейшей просьбы!
– Ну ладно, ладно.
Синель села на пол, а Молот, опустив на плечо Зубра тяжелую руку, заставил сесть и его.
– Где Чистик? – полюбопытствовал Орев, жизнерадостно прыгая по сырому серому крылокамню. – Чистик… Куда пр-ропал?
Описать это чувство словами Орев не мог, однако чувствовал, что с Чистиком он ближе к Шелку, чем в любой другой компании. Красноволосая девочка к Шелку тоже была довольно близка, но как-то раз швырнула в него увесистой стеклянной стопкой, а Орев этого отнюдь не забыл.
– И в самом деле, куда? – вздохнул Наковальня. – Ты, дочь моя, подталкиваешь меня к деспотизму, но кое в чем абсолютно права. При желании я вполне мог бы помыкать вами обоими, как захочу. Командовать нашим другом мне нужды нет: как видишь, он повинуется мне добровольно. Однако я ни по наклонностям, ни по воспитанию,
