Вскрытие и другие истории - Майкл Ши

class="p1">Я убежден в том, что так обстояло дело и с каракатицами. Их щупальца действуют точно так же, как волоски нашего собственного органа Корти. Когда вибрируют мелкие, регистрируются звуки более высоких частот; когда крупные – то низких; однако все они постоянно находятся в процессе вибрации, поскольку большая часть сред обитания характеризуется смешением частот. Каракатицы – это уши гиганта; как бы странно это ни звучало, у меня нет в этом ни малейшего сомнения. Оба плененных вида развили со временем каудальный нерв, соединяющийся с нервной системой самого гиганта, который, я уверен, находится в его базовом слое. Келп – тоже ее часть, возможно, как-то связанная с питательными и дыхательными функциями. Если белок этого яйца аналогичен тому, что у него внутри – а я думаю, что так оно и есть, – то тогда базовый слой гиганта есть не что иное, как громадный нервный узел, место связи Полифема с его сапрофитами, а также и зона впитывания питательных веществ. А когда его сенсорным помощникам приходит пора размножаться, их яйца тоже падают в этот слой. Каракатицы откладывают свои яйца в падаль прежде, чем она успевает опуститься на дно и всосаться. Вполне возможно, что во взрослом состоянии им вообще не нужна пища, так как они еще личинками получают запас питательных веществ, которого им хватает на всю жизнь. Акулы опускаются на дно и откладывают там свои яйца, прямо в грунт. Эти генетические посылки затем попадают, видимо, туда, где формируется личинка организма-хозяина, и включаются в нее, таким образом, биологическое партнерство продолжается дальше, в то время как те, кто не попал в материал полифемовых спор, несомненно, выводят потомство эндосоматически, чтобы восполнить недостаток сенсорики взрослого организма-хозяина. А что до пищевой диспропорции между хозяином и его сапрофитами, то она куда меньше, чем я думал, ведь когда организмы-глаза и организмы-уши погибают, их трупы наверняка падают на дно и питают того же самого хозяина.

Тут Уэверли умолк, но с таким видом, будто прервался ненадолго. Он сидел, а по его лицу пробегала хитрая улыбка, точно он бросал своим друзьям вызов – догадайтесь, мол, что знаю. Немо сказал:

– Значит, если эти акулы так близки к дельфам – если глаза у них устроены одинаково, – то мы сможем ослепить их нашими красящими гранатами.

Уэверли хохотнул – никто из его товарищей еще не слышал, чтобы биолог веселился так откровенно. И тут все пятеро заговорили разом. Но, когда первый порыв восторга рассеялся, а с ним улегся и шторм самых невероятных идей, которые все выдвигали одновременно, биолог произнес:

– Слушайте. Думаю, мы сможем это сделать. Если все сработает, то будет положено начало и мы получим если не немедленный результат, то, по крайней мере, большое удовлетворение. Но этого может оказаться недостаточно. Не исключено, что, даже будучи ослепленным, он сможет поймать нас, ориентируясь только по звуку. Поэтому у меня есть пара тактических соображений, которые я хочу добавить к вашим идеям. Давайте сейчас спустимся на пляж, завершим наш план и приступим к его выполнению.

Работа, которая закипела в тот полдень, завершилась уже далеко за полночь, украсив остров скромным созвездием робких огоньков. Яфет плел из гарпунных линей тройной канат, Немо и Сарисса при свете лагерных фонарей модифицировали нарезное оружие, Орсон и Пенни превращали грубые шкуры свежеубитых дельфов в сотни метров тюбинга: он сворачивал материал в трубку и держал, а она сваривала края яркой иглой лазера.

Едва рассвело, лодка, уже однажды отвергнутая Полифемом, отвалила от берега. Как и прежде, ее связывал с островом канат, только теперь он был куда мощнее. А еще на этот раз в ней были «пассажиры»: двое, с головами из ткани, набитой чем-то мягким, и телами из также набитых чем попало водолазных костюмов. Целая система проводков, связанных с мотором лодки, придавали иллюзию движения этим безжизненным формам.

Полифем потянулся за судном, едва оно покинуло берег. Как только гигант ухватился за него хорошенько, Яфет шагнул к лебедке и начал крутить рукоять, помогая добыче поскорее попасть по назначению. Примерно в четверти длины острова от них Полифем уже разевал жадную пасть.

А когда алый ромб раскрылся, что-то громко рвануло где-то, отрывисто, точно гавкнуло. Звуки раздались с мыса, на котором за день до того стояла Сарисса. Первая волна грома, постепенно расширяясь, достигла каменной стены вокруг озера и вернулась обратно, заполнив собой всю обширную водную арену, но, не успела ей ответить вторая, как проявился другой, не только звуковой эффект выстрела: двенадцать всплесков в озере ихора, окаймленном алым четырехугольником рта. Облака желтого дыма возникли внутри прозрачной сферы и стали расширяться, одни ближе к поверхности, другие в глубине. Не прошло и полутора минут, как желтая клубящаяся масса заволокла всю сферу целиком. Сарисса и Немо, чьи модифицированные ружья произвели эти выстрелы, стояли на мысу, устремив на Полифема бинокли.

В движениях гиганта наступила заметная перемена. Ровный перистальтический ритм волокон словно споткнулся – запутавшаяся в них лодка уже не так гладко скользила к Оку. Она то останавливалась, то скачками неслась вперед, как будто подхваченная штормовым морем. Волокна, окутавшие ее борта, развили бурную, но какую-то бессмысленную деятельность.

– Он ощупывает лодку, – крикнула Пенни тем, кто стоял на высоком мысу. Сама она помещалась на пляже и была ближе всех к наживке. – Тянет, но не так быстро!

Немо и Сарисса продолжали изучать редеющий желтый туман, пытаясь понять, какое воздействие оказала на «глаза» чудовища краска. Сам пигмент вел себя так же, как в любой воде, морской или озерной: через три минуты после превращения в раствор он выпал на дно в виде совершенно безвредного осадка. Внутренние джунгли Ока постепенно обретали четкость. Голосом низким, как у женщины, которая охвачена физическим желанием, Сарисса сказала:

– Напугались. У них там жуткая свалка.

– Да. Хотя, по-моему, движутся они по обычной траектории, как во время патрулирования, только ускоренно. Ты можешь различить, какого цвета у них глаза?

– Да! Красные! Взгляни вон на ту стаю внизу, слева. – У обычных дельфов и у тех, которые служили зрительными органами Полифема, глаза при любом освещении оставались черно-красными. А теперь глаза у «очей» Полифема горели, словно рубины, пока они метались по своим патрулирующим орбитам, словно в приступе кинетической лихорадки. То же происходило с органами зрения ослепленных красочными гранатами дельфов, когда химические элементы превращали их молекулы-хроматофоры в изомер, который уже не реконвертировался от соударения фотонов – то есть когда происходило полное обесцвечивание сетчатки.

– Но они по-прежнему не сталкиваются, – сказала Сарисса. Радость в ее голосе заметно