Госпожа преподаватель и Белый Феникс - Марика Полански
Люди же упрямо держали поднятые руки. Я едва сдержала победный возглас и так же спокойно сказала:
— Вот как? Прекрасно! Я искренне хочу поблагодарить вас от лица всей Академии за щедрые пожертвования, которые можно оставить вон там. — Я указала на столики, за которыми сидели оживившиеся работницы Академии. — Благодаря вам этот мир станет лучше! Спасибо вам!
— Это было… сильно! — Фицпатрик подал мне руку, помогая спуститься с подиума. — Честно говоря, я уж было пожалел, что пустил тебя на сцену. Но сейчас готов забрать все свои сожаления обратно.
Он взглядом указал на гостей, окруживших столы для пожертвований. Велейна, мадам Шельман и госпожа Гроухман едва успевали заполнять журналы регистрации и благодарить оживившихся аристократов, решившись щегольнуть перед другими своей щедростью.
— Врёшь! — Я чуть улыбнулась и вздохнула. — Сожаления ты забирать не собираешься.
Мы проследовали к колоннам, лавируя между гостями. Пара незнакомых мне господ поприветствовали нас кивками и направились к столикам.
— Признайся, ты ведь использовала магию, чтобы раскошелить наших гостей.
— Не совсем, — уклончиво ответила я и, покачав головой, добавила: — Ну разве чуть-чуть сыграла на человеческих эмоциях.
Фицпатрик удивлённо поднял брови.
— Я слегка подтолкнула их естественное желание быть хорошими на фоне всех остальных, — призналась я. — Ничего противозаконного.
Он рассмеялся.
— Из тебя выйдет отличный оратор, который прекрасно играет на слабостях толпы…
— Нет. — Я пристально посмотрела на него. Уши ректора полыхнули красными пятнами. Он отлично понимал, о чем я сейчас попрошу, но, видимо, надеялся, что поменяю своё мнение. — Мне больше по душе уединенная жизнь. Не хочу водить за собой хороводы великовозрастных детей. Так что…
— Да-да, я помню, — он поспешно перебил меня. Уголки губ искривила нерешительная улыбка. — Но может всё-таки пересмотришь своё решение?
— Эржабета де Вальдан! — услышала я за своей спиной и почувствовала, как едва пробившиеся тёплые эмоции гаснут под леденящим ветром ужаса.
Покинув небольшую группу влиятельных персон возле окна, к нам направлялся Абрахам ван Вилсон. Высокий и импозантный, он казался воплощением власти, которую не принято демонстрировать, потому что она не требует подтверждения. Его взгляд замер на мне, как будто в зале никого больше не существовало. В глазах не было ни намека на злобу или гнев — лишь холодная уверенность в себе и удовлетворение. А на губах появилась та самая хищная улыбка, от которой у меня по телу пробежали мурашки.
Фицпатрик, похоже, почувствовал приближение опасности и заметно напрягся. Он оценивающе смерил ван Вилсона, затем снова повернулся ко мне.
— Как приятно видеть вас в обществе! — Ван Вилсон говорил тихо, но его голос прорезал музыку и шум, словно острый клинок. Он проигнорировал Фицпатрика, который стоял между нами, словно преграда. — Вы, наконец, решили выйти в свет. Я уж было подумал, что вы решили запереться в башне из слоновой кости, оплакивая… эм… некоторую потерю.
Я стиснула зубы. Это был удар под дых, уничижительный намек на смерть Вэлиана, к которому он был, несомненно, причастен.
— Не ваше дело, господин ван Вилсон, — ответила я, стараясь говорить спокойно.
Однако в груди закипал гнев, отдаваясь острыми уколами магии в кончиках пальцев. Желания жахнуть магией по подонку казалось нестерпимым, но мне пришлось взять себя в руки. С одной стороны, мир станет на одного мерзавца меньше. Но с другой — смертным приговором Вэлиана не воскресишь.
— О, но это моё дело, Эжена! — Он наклонился так, что его дыхание опалило моё ухо. В его голосе прозвучало нечто, от чего кровь стыла в жилах. — Ведь я уже сказал тебе, что не позволю просто так уйти. Ты — моя! И рано или поздно ты вернёшься. Я позабочусь об этом. Что бы ни произошло, кто бы ни мешал. Не думай, что смерть кого-то или что-то меня остановит. Я всегда получаю то, что хочу. И ты, дорогая Эжена, — моё самое главное приобретение.
Он выпрямился. Его улыбка стала еще шире, демонстративной, почти издевательской. Я остолбенела от его чувства полной безнаказанности. Говорить подобные вещи в присутствии другого мог только тот, кто прекрасно осознавал, что все выходки сойдут ему с рук.
Абрахам перевел взгляд на Фицпатрика, который стоял рядом, сжав челюсти и пытаясь сохранять невозмутимость. Он смотрел на него с презрением, с каким сытый богач смотрит на бездомного нищего.
— Полагаю, господин Мак-Вигель, вы понимаете, что значит быть владельцем ценной вещи, — произнес он, кивком указывая на меня. — Иногда её приходится держать очень крепко, чтобы она не ускользнула.
Фицпатрик заметно побледнел. И без того тонкие губы сжались в тонкую полоску, а ноздри раздулись от едва сдерживаемого гнева. Его маска безупречности и решительности была разбита.
— Не следует говорить даме подобные вещи, — вежливо произнес Мак-Вигель, однако в голосе зазвенели стальные нотки. — Тем более, подобным тоном.
Ван Вилсон изобразил удивление. Хотя я была готова побиться об заклад, что его позабавил внезапно вспыхнувший гнев Фицпатрика. Я уже прикидывала, чем можно разнять дерущихся и сколько придется вытряхивать из благотворительной казны для залога, если ректора всё же придется вытаскивать из тюрьмы.
— Я и не думал никого оскорблять, — сказал Абрахам таким тоном, словно пытался понять, где допустил ошибку. — Просто…
— Просто отойдите, господин ван Вилсон, — медленно проговорил Фицпатрик. — Иначе, клянусь Богами, я прикажу вытолкать вас взашей, как какого-нибудь проходимца.
Абрахам рассмеялся, словно его позабавила сама мысль быть вытолканным из Академии. Я же смотрела на ректора квадратными глазами. Фицпатрик удивил, так удивил. В очередной раз.
— Мне нравится ваш настрой, Мак-Вигель. Честный, благородный… У вас, должно быть, отбоя нет от поклонниц. Однако должен вас предупредить… — Ван Вилсон заговорщицки подался вперед и зло прошипел: — Не стойте на моем пути. Иначе последуете за О'Рэйнером.
Круто развернувшись на пятках, Абрахам направился к небольшой группке смеющихся господ.
Фицпиатрик смотрел то на удаляющуюся спину ван Вилсона, то на меня, и в его глазах читалось нечто, похожее на явную ярость. Ему явно не нравилось то, что он услышал.
— И как тебя угораздило вляпаться в отношения с этим… — он рассерженно замолчал, пытаясь подобрать нужное слово.
— До сих пор не знаю, — я судорожно сглотнула и залпом осушила бокал, поданный мне услужливым официантом.
Внезапно музыка смолкла. Смех и негромкие разговоры стихли. В зловещей тишине, окутавший уголки зала Академии,
