Взрывные дела Твайлы и Фрэнка - Меган Баннен

Фрэнк откинул одеяло, подполз к Твайле, замер вплотную.

– Если кто нас и остановит, то это должна быть ты. Ты уверена, что хочешь этого?

– Да, ув…

Он приник к ее губам, но этот поцелуй не был полон той отчаянной страсти, что воспылала после того, как Твайла выкинула перед домом Фрэнка бомбу. Это был не тот поцелуй, когда оставляешь синяки на губах и задеваешь зубы, который ожогом остался у нее в памяти. Этот поцелуй был глубок, нежен и неспешен. Если поцелуй после свадьбы зажег ее, этот растопил, как свечной воск.

Фрэнк взял ее лицо в ладони. Никто никогда не касался ее лица при поцелуе, и она всхлипнула от нежности этого жеста.

Вдруг Фрэнк отстранился и заговорил в миллион раз быстрее обычного:

– Надо было не так сказать. Я имел в виду, что мы можем остановиться в любой момент. Ты только скажи.

– Поняла.

– И я остановлюсь, если захочешь.

Твайла сердито фыркнула и взяла его успокаивающе знакомое лицо в ладони.

– Не останавливайся, – сказала она, повторяя то, что уже говорила ночью с бомбами. – Ни за что.

И поцеловала его – горячо, жадно, открыто. Фрэнк рыкнул – этот звук отозвался во всем ее теле – и наконец-то заткнулся. Ей хотелось именно этого: крепкого поцелуя, твердых губ, нежных прикосновений языка. Ласки Фрэнка были совсем иными, чем хаотичные подростковые потуги: он целовался как человек, который знает, чего хочет и как это получить.

Твайла касалась его именно так, как и представляла себе: начала с плеч, огладила грудь и живот, туго обтянутые тонким белым хлопком футболки. Тело под нею было твердое и горячее. Фрэнк одобрительно муркнул, не отрываясь от ее губ.

Его рука проделала по спине Твайлы тот же путь – от лопаток по ребрам, по бедрам, по округлости попы. Где бы Фрэнк ни гладил ее, Твайла наслаждалась собственными формами.

Пока он не задел кончиками пальцев резинку ее белья.

Потому что на Твайле были гигантские хлопковые бабкины трусы. Ну разумеется.

Она спрятала лицо у него на груди, смеясь от неловкости, вдохнула аромат его пряного лосьона после бритья, набираясь сил.

– На мне самые некрасивые трусы, какие только видывал небесный алтарь.

– Можешь хоть мешок надеть, какая мне разница? Я просто хочу их снять.

Чтобы доказать делом, его руки забрались под резинку, схватили Твайлу за попу.

– Ой! – взвизгнула она.

– Все хорошо?

– Все хорошо.

Он погладил ее, и Твайла ощутила себя нежной, красивой и женственной. Но потом он поцеловал ее в шею, и она резко отпрянула.

– Щекотно? – усмехнулся он.

– Очень.

– Больше не буду.

– Нет, мне нравится. Просто будь нежнее.

Твайла вцепилась ему в плечи, чувствуя, какие они сильные и крепкие, и вторя медленному ритму, с каким его руки поднимались вверх по ее ребрам.

– Вот так?

Фрэнк снова медленно склонился к ней и нежно коснулся горла. Поразительно, как от легчайшего прикосновения его губ нарастающий жар у нее между ног вспыхивал в сто раз сильнее, чем если бы он впивался в нее.

– Именно так.

– Сегодня ты командуешь, солнышко, – сказал он ей, оставляя нежную цепочку поцелуев по шее. – Я сделаю, что захочешь. Что угодно.

– Я очень хочу то, что ты делаешь прямо сейчас.

Фрэнк вознаградил ее хрипловатым смешком. Твайла запустила пальцы ему в волосы, а он поцеловал ее в ямку за ухом, лаская кончиком языка это нежное местечко, и ее пробрала дрожь. Провел руками по талии, начал подниматься – выше, выше, под грудь, обхватил ее ладонями – крепко, но не сжимая, как автомобильный клаксон.

– Нравится?

– Очень.

Твайла повторила те же движения, запустив руки ему под футболку – он был восхитительно тверд и одновременно мягок на ощупь. Ее переполняло желание прижаться к нему всем телом. Притянув его к себе, она впилась ему в губы горячим страстным поцелуем. Фрэнк поднялся на колени, прихватив Твайлу с собой, прижался – она полностью разделяла его безумную страсть. Тела горели, бедром она чувствовала его желание. Она спустилась с поцелуями к шее, чуть засасывая изумительно пахнущую кожу.

Он охнул, голос был полон жаркого удовольствия, а когда она втянула в рот мочку уха – застонал.

– Ты тут переживаешь за трусы, а я умираю от желания раздеть тебя целиком. – Он дернул за край ее футболки. – Сперва сниму ее, а потом трусы, и можно будет за них больше не переживать.

Когда Пероу впервые увидел ее обнаженной, Твайла изрядно переживала, но сейчас, с Фрэнком, которому она доверяла как никому, она ни о чем не беспокоилась. Конечно, он не подумал ничего плохого о ее теле, пока снимал с нее футболку, открывая грудь среднего возраста и слишком мягкий живот. Конечно, он принял ее как есть, помогая выбраться из трусиков. Она поднялась, чтобы снять их, и теперь стояла перед ним в чем ее родили Три Матери, а Фрэнк сидел на коленях в изножье кровати, упиваясь зрелищем. Когда он потянулся к ней, чтобы огладить грудь, талию, бедра, его руки сказали, как он восхищен ею и как бережен будет.

– Я тоже хочу тебя увидеть, – робко сказала Твайла.

Она и не представляла, что человек может так быстро содрать с себя футболку, но Фрэнк тут же оказался раздет по пояс – теперь он встал напротив, чтобы обнимать ее и прижиматься кожей к коже, грудью к груди. Оба с удовольствием вздохнули.

Твайла дернула его за шнурок на поясе пижамных штанов.

– Целиком, Фрэнки.

– Какая требовательная. – Он лукаво сверкнул глазами, и Твайла поразилась, как это она годами не поддавалась на неприкрытую сексуальность этого блеска.

– Ты сам сказал, что командую сегодня я.

– Верно.

Он скинул разом штаны и боксеры и утянул Твайлу на кровать. Они переплелись, изучая друг друга в пузыре остановившегося времени, пока Фрэнк не накрыл ее ладонь своей, выпалив:

– Стой-стой-стой!

– Неприятно?

– Наоборот, слишком приятно. Дай минутку.

Фрэнк убрал ее руку подальше, закрыл глаза, подышал. Вернув себе самоконтроль, приоткрыл глаза и жгуче посмотрел на Твайлу:

– Обо мне сегодня не беспокойся. Сегодня главное – ты, что тебе нравится, чего ты хочешь. Дай мне сделать это для тебя.

Он вытянулся рядом с ней, целовал ее, обнимал, их тела двигались и жили в унисон. Твайла застонала, когда он пососал ее грудь, выгнулась, еще плотнее прижимаясь к его губам.

– М-м, тебе нравится? – сказал он таким севшим от голода голосом, что Твайле захотелось запечатать в бутылку каждое