Последний исповедник - Эдуард Сероусов
Томас нахмурился: – Это может быть совпадением. Большинство граждан регулярно проходят когнитивную гигиену.
– Не просто рутинные проверки, – уточнила Ребекка. – Специализированные процедуры. Кларк проходила терапию после смерти мужа. Штайн был направлен на когнитивную коррекцию после нескольких жалоб на "чрезмерную агрессивность" от подчиненных. Хеллер проходил расширенную нейрокоррекцию по программе высшего руководства. А Рамирес была не просто пациентом, но и сотрудником Департамента – специалистом по "религиозным патологиям".
Это было важно. Все жертвы были связаны с Департаментом когнитивного здоровья – организацией, ответственной за контроль над мыслями и убеждениями граждан, за преследование верующих.
– Вы думаете, убийца мстит Департаменту? – спросил Томас. – Выбирает жертв среди тех, кто связан с системой контроля над сознанием?
– Возможно, – кивнула Ребекка. – Но есть нечто большее. Я провела небольшое расследование прошлого каждой жертвы. И обнаружила кое-что интересное. – Она перевернула страницу. – Элизабет Кларк была замешана в сомнительных экспериментах своего мужа по нейромоделированию религиозного опыта. Штайн участвовал в подавлении подпольных религиозных собраний в промышленном секторе. Хеллер был известен своей способностью "вычислять" тайных верующих среди сотрудников корпорации. А Рамирес разработала методику принудительного подавления религиозных нейропаттернов у "когнитивно инфицированных" пациентов.
Томас с трудом сохранял спокойное выражение лица. Все жертвы были не просто связаны с Департаментом – они активно участвовали в преследовании верующих. Это придавало убийствам новый смысл – не просто наказание за личные грехи, но и возмездие за участие в системе религиозных репрессий.
– Интересная теория, – произнес он нейтральным тоном. – Но если убийца действительно мстит за преследование верующих, почему использует религиозный принцип талиона? Разве это не компрометирует саму идею защиты веры, подтверждая стереотип о религиозном насилии?
– Именно этот вопрос меня и интересует, профессор, – Ребекка внимательно смотрела на него. – Как специалист по теологии, как бы вы интерпретировали подобные действия? Какой психологический или идеологический профиль мог бы быть у человека, который убивает преследователей верующих, используя при этом извращенные религиозные принципы?
Томас задумался. Это был шанс косвенно поделиться своими мыслями о "Судье", не раскрывая прямого контакта с ним:
– Я бы предположил, что это человек с глубоко травмированной религиозной психикой. Возможно, бывший верующий, переживший преследования и потерявший близких в результате действий Департамента. Человек, чья вера трансформировалась из милосердия в возмездие под давлением травматического опыта. – Он помедлил, подбирая слова. – Но также это может быть кто-то, кто видит в этих убийствах более сложную цель – не просто месть, а своего рода послание обществу. Апокалиптическая фигура, стремящаяся спровоцировать кризис, который, по его мнению, необходим для духовного возрождения.
Ребекка быстро записывала его слова: – Вы говорите об этом с такой спецификой, профессор. Почти как будто имеете конкретного подозреваемого на уме.
Томас покачал головой: – Просто профессиональный анализ, основанный на исторических прецедентах. В истории религий неоднократно возникали подобные радикальные фигуры, особенно в периоды преследований и подавления.
– А что насчет непосредственного метода убийств? – продолжала Ребекка. – Этот принцип "око за око" – каждая жертва умирает способом, сопоставимым с ее собственными "грехами". Что это говорит о психологии убийцы?
– Это указывает на человека, глубоко погруженного в символический мир, – ответил Томас. – Для него важна не просто смерть жертвы, а форма этой смерти – своего рода ритуал, воплощение метафизической справедливости. Это характерно для определенного типа религиозного мышления, где символы и ритуалы имеют не меньшее значение, чем конкретные действия.
Ребекка кивнула, затем наклонилась ближе: – Есть еще одна деталь, которую я не включила в свои официальные отчеты. Согласно моему источнику в полиции, следствие обнаружило странный шифрованный трафик с устройств всех жертв незадолго до их смерти. Какие-то защищенные коммуникации, возможно, через даркнет.
Томас почувствовал, как его сердце ускоряется, но сохранил невозмутимое выражение лица: – Интересно. Вы думаете, они контактировали с убийцей?
– Или с кем-то, кто мог быть связан с ним, – пожала плечами Ребекка. – Полиция не смогла расшифровать содержание этих коммуникаций – там использовалось какое-то продвинутое квантовое шифрование. Но сам факт таких контактов… Он предполагает, что жертвы были как-то вовлечены в некую скрытую деятельность.
Томас понимал, что она говорит об исповедях, но не мог этого признать: – В Новом Вавилоне существуют различные подпольные сети – от черных рынков до групп политического и философского инакомыслия. Необязательно это связано с религией.
– И все же… – Ребекка сделала паузу. – Есть еще кое-что. В ходе расследования я наткнулась на упоминания о "цифровой исповедальне" – якобы существующей подпольной системе, где люди могут анонимно "исповедоваться" в своих грехах, получая своего рода виртуальное отпущение. Звучит как городская легенда, но… – Она внимательно смотрела на Томаса. – Что, если эти жертвы действительно исповедовались? И что, если каким-то образом содержание их исповедей стало известно убийце?
Томас чувствовал, как опасно близко Ребекка подошла к истине. Она была слишком хорошим журналистом – соединила разрозненные фрагменты информации в почти точную картину. Но признать ее правоту означало подвергнуть опасности всю систему подпольных исповедей.
– Интересная теория, – осторожно произнес он. – Хотя трудно поверить, что в современном Новом Вавилоне могла существовать такая система, не будучи обнаруженной Департаментом информационной безопасности.
– И все же она существует, не так ли, профессор? – тихо спросила Ребекка. – И вы знаете о ней гораздо больше, чем показываете.
Томас выдержал ее взгляд: – Мисс Торн, я ценю вашу прямоту, но вы делаете опасные предположения. Если бы такая система действительно существовала, и если бы я был с ней связан, это было бы прямым нарушением Акта о когнитивной безопасности. Преступлением, караемым "глубокой когнитивной коррекцией".
– Я не записываю наш разговор, – заметила Ребекка. – И, как я уже сказала, не имею привычки сдавать своих информаторов. Мой интерес – расследование убийств, а не преследование верующих.
Она закрыла блокнот и спрятала его во внутренний карман куртки:
– Слушайте, профессор. Я не прошу вас признаваться в чем-либо. Но я вижу, что эти убийства связаны с чем-то большим, чем просто религиозный фанатизм. Я думаю, что убийца использует какую-то систему подпольных исповедей для выбора своих жертв. И я думаю, что у вас есть информация, которая может помочь остановить его до того, как погибнут другие люди.
Томас долго смотрел на нее, пытаясь определить, насколько он может ей доверять. В ее глазах было что-то, что говорило об искренности – не просто журналистский интерес к сенсации, а настоящая обеспокоенность происходящим.
– Предположим, – медленно начал он, – чисто гипотетически, что такая система существует. И предположим, что кто-то действительно использует ее для выбора жертв. Что бы вы сделали с этой информацией?
– Я бы попыталась найти убийцу, – без колебаний ответила Ребекка. – Не
