Сабатон. Системный приручитель 3 - Алексей Пислегин

— Этот мийю справиться, — мявкнул кот. Он сидел, устало ссутулившись, и способным победить некромантовых тварей не выглядел. Хотя, логично — он же обманщик. Или я ищу смысл там, где его нет?

Срань господня…

Ладно, буду считать, что он эдакий кошачий мастер Йода. Тот, который джедай, а не который йод. Типа, старый, но имбовый.

— Оружие есть? — я кивнул на лопату. — Кроме этого, конечно.

Если ответит, что нет, дам ему свой топорик. Не хочется — он у меня в биополе. Опыт может передавать при убийстве только мне, да и психологически реально ощущается личным, но делать нефиг. Секира сейчас нужна мне.

Мурзик (блин, седому коту с хитрыми умными глазами вообще это имя не подходит) молча отбросил в сторону лопату, а через миг у него в руке из ниоткуда появился хопеш. У нас на Земле такие были у древних египтян — это серповидные мечи с заточкой на внешней стороне изгиба клинка.

Хотя, как по мне, они скорее на топоры похожи. Рубящие свойства те же, по крайней мере. Но это уже — исключительно моё дилетантское мнение.

Кинжалы Милы выглядели так же, только размером не удались.

Интересно, кстати. Я связал странное оружие с тем, что Мила жрица. Ну, типа, что-то ритуальное, а потому не особо эффективное в бою. Слишком мелкие у неё клинки, рубить толком не рубят — годятся только для секущих ударов. В рамках дуэлей это куда не шло, но для сражений с монстрами не годится совсем.

Но важно сейчас не это: у Мурзика похожее оружие. Кто он такой вообще? Тоже жрец или какой-нибудь храмовый воин? Без храма, правда — у мийю такой роскоши нет, но где-то у озера должно быть языческое капище с идолами.

Даже если так — его в кошачьей иерархии спустили на дно. Почему не убили, если он опасен?

Ладно, об этом тоже потом.

Хопеш оказался большим и увесистым. Вместе с длинной рукоятью был чуть ли не больше самого котяры. Клинок-полумесяц из системного металла, рукоять — деревянная, обмотанная поверх тонким кожанным шнурком.

Блин, а ведь он весит, скорее всего, больше моей секиры. Египетские хопеши раза в три меньше были. Если не путаю — примерно полметровые, не больше двух килограмм весом. А этот метра полтора, как сам кот.

Мурзику это, впрочем, никаких неудобств не доставляло. Значит, силы у него пятнадцать очков минимум, а то и больше двадцати. Подкачался за долгую жизнь, ничего не скажешь. И личным оружием, которое можно скрыть в биополе, обзавёлся.

Как вообще в системном мире старость выглядит, раз уж на то пошло? Характеристики в какой-то момент начинают деградировать? А если воин начинает жить спокойной жизнью, предаваясь лени и гедонизму — он теряет то, что раньше добыл прокачкой?

Интересный вопрос. На себе я его проверять, конечно, не буду.

Ладно, и последнее:

— Кто этот мийю?

Я кивнул на вырубленного кота. Мурзик приложил его знатно — воин и не думал приходить в себя. Если бы не было видно, что он дышит, можно было бы даже заподозрить, что он умер.

— Ветер, — прошипела Мила. — Этот гниль — предатель. Предать Тёплая Мать. Предать семья эта мийю.

— Он плохой, — подала голос Анюта. И, наконец, показалась наружу. Впрочем, из-за перегородки была видна только её голова.

Волосы, как и у брата — золотистые, щёки очаровательно пухлые, глаза — зелёные. Девочка тоже была до невозможного чумазой, на шее у неё тоже был ошейник. Но — первым мне в глаза бросилось другое.

Во-первых, совсем недавно у неё из носа бежала кровь. Она так и засохла на верхней губе и на подбородке. Благо, нос не сломан, иначе под глазами бы уже успели налиться здоровенные синяки.

Во-вторых, от правого виска до уголка рта её лицо рассекли три неровных пореза. Старые, уже покрывшиеся коростой. Ран я повидал много, и могу точно сказать — эти оставят шрамы. Если, конечно, не подправить каким-нибудь системным навыком, на пластическую хирургию больше рассчитывать не приходится.

Не трудно догадаться, что порезы оставило не лезвие, а когти.

— Это он сделал, — Анюта коснулась своей щеки. — И Диму он царапал. А Мурзик нас лечил, но это секрет.

Она строго на меня посмотрела — видимо, чтобы не выдал их страшную тайну.

Я только коротко кивнул, сгрёб чёрного за шкирку и потащил наружу.

— Мила, ты со мной. Мурзик — смотри за детьми.

С одной стороны — в Африке я повидал всякого дерьма.

Видел мальчика чуть старше Димы, которому не повезло родиться альбиносом. Африканцы верят, что в альбиносах есть магическая сила. И не прочь приобщиться к ней.

У мальчика не было руки — его однажды просто затащили в переулок и нахрен её отрубили. На глазах у матери, которую в этот момент три человека прижимали к земле. Она чудом успела спасти сына, когда мрази сбежали. Перетянула культю, дотащила в больницу.

Про сексуальное рабство, педофилию и прочее вообще молчу.

Мне часто снятся тощие чёрные дети с рахитичными вздутыми животами. Иногда они просят еды. Иногда — ходят в дыму от сжигаемого коровьего навоза, который отгоняет вездесущих насекомых, и обтираются пеплом. Иногда — копошатся в обугленных руинах.

А иногда — лежат без движения на земле, глядя мёртвыми глазами в небо. Тощие, как скелеты. Смотришь на них и не можешь поверить, что человек может быть истощён НАСТОЛЬКО. Как на чёрно-белых фото из фашистских концлагерей, только в жизни и прямо перед тобой.

Я видел разные страны и народы Африки. Племена, что сохранили традиционный уклад — скотоводы, охотники, — кое-как выжили. С трудом, но всё же. Племена, жившие на игле туризма и гуманитарки, вымирали у нас на глазах. Пусть их и пытались поддерживать, как могли.

При том — обе стороны.

В очагах цивилизации было хуже, там процветали анархия, бандитизм и военная диктатура местных царьков. От голода в городах умирали реже. Всё больше от пуль, от бомб, под обломками. Хуже