Громов: Хозяин теней 1 - Екатерина Насута
— Как он выглядел?
— Так… обыкновенно, — Метелька явно не понял вопроса.
— Волосы какие? Глаза? Может, особенное что-то есть?
— Ну… обыкновенные волосы. Светлые. Как у всех. Рябой вот чутка… а! глаза! Точно! Глаза у него чёрные были! Все и смеялися, что его мамка, небось, с цыганом нагуляла! Или проклял кто…
— А ещё кто с чёрными глазами помирал?
— Ну… — Метелька задумался крепче. — Зимою… ещё был татарчонок… как звать — не знаю. Он всё сбегчи хотел, вот и сбёг. Да, тоже смех. Татрчонок, а светлый, белёный.
— Почему татарчонок тогда? — не понял я.
— Так по роже. Рожа у него чисто татарская, круглая. А волос светлый, глаз же тёмный, татарский. Небось, тоже нагулянный. Его в сарае нашли. Насмерть замёрз. И… и точно… еще вот… был… этот… запамятовал, как звать. Тихий такой. Из старшаков. Учился добре. И Евдокия Путятична ещё хлопотала, чтоб поступил… только у него не чёрные, темные просто, ну…
— Карие?
— Такие… коричневые. Так он тоже горло заболело, после жар… слёг и всё, отмучился в ночь.
— Интересно… — сказал Еремей. И, оглянувшись на больницу, велел:
— Тут стойте. Я скоро.
И ушёл.
Метелька стоял, правда, как-то бочком и на меня поглядывал со смесью страха и жалости.
— Это не падучая, — я первым решился заговорить с ним. — Тут люди мучаются. И тени слетаются. Я их… забрал. Мне с того силы прибывает…
— А… — Метелька заулыбался. — Слыхал… охотников так порой и зовут, но в иные места, которые не для бедных. В этакие разве что по службе им надобно захаживать. Тогда ладно. А то я прям весь. Пошёл тебя искать. А ты стоишь, в стену пялишься, а после затрясся весь, аккурат как при падучей! Я тогда перепужался. Еремея пошёл искать… а он весь в кровищи! И там мертвяки! И вовсе… жуть.
Метельку передёрнуло.
— На низу страшно… там это… ну… вроде как людей режут.
— Хирургия.
— Может, и оно, — Метелька обнял себя. — Но такой жути я не видывал… и стонуть, и кричать. Мамочки родныя…
Он перекрестился.
— Так бывает, — я честно хотел успокоить его, но как-то… меня бы кто успокоил. Надо же, а я ведь искренне верил, что нервы у меня стальные и в жизни я повидал столько всякого, что ничем-то более и не удивишь. — Если хочешь, я попрошу Еремея, чтоб он тебя сюда не брал.
— Чего? — Метелька разом насупился. — Я ж так сказал. Просто. Я… не боюсь!
— А я боюсь, — признался я. — Тут же… обычные люди. Как мы с тобой. И значит, мы с тобой тоже сюда попасть можем.
— Не дай бог, — Метелька снова перекрестился и вполне искренне.
А я мысленно повторил: не дай… бог или ещё кто. Но… лучше и вправду смерть, чем в этом мире калекой безногим жить.
А ещё сумеречник этот…
И если мы втроём так легко, на коленке буквально, выяснили, что его в людях влечёт, то… почему не выяснили остальные? Тот же Михаил Иванович? Или дело не в том, что не выяснили?
И не в том, что не знают, кто сумеречник.
А… в чём тогда?
Глава 32
Дерзкое ограбление совершено в Петербурге 14 октября. На сей раз террористы напали на казначейскую карету средь бела дня в самом центре города. Ставка была велика: в казначейство везли 600 тысяч рублей золотом, кредитными и ценными бумагами. Грабители тщательно готовились к этой операции, наблюдая из ближайшей пивной лавочки за проездом казначейских карет по каналу, поскольку это был их обычный маршрут. Не побоялись они и того, что карету сопровождал усиленный конвой конных жандармов. Когда она подъехала к углу Екатерининского канала и Фонарного переулка, к ней со всех сторон направились несколько прилично одетых молодых людей, кинули бомбы, а затем, не встретив сопротивления, тесным кольцом окружили карету. Насмерть перепуганный конвой сразу же разбежался.
Сила взрывов была настолько велика, что в ближайших домах разбилась посуда, а в часовом магазине остановилось несколько стенных часов. Грабители овладели мешками с деньгами и бросились врассыпную, а один из них, схвативший самый большой мешок, успел передать его даме, которая тут же вскочила на поджидавшего ее извозчика и скрылась в неизвестном направлении. Только после этого охрана опомнилась и подняла стрельбу. Четверо террористов убиты, один застрелился, будучи окружен городовыми, еще несколько грабителей, в том числе раненых, были задержаны. Пострадали несколько дворников, а также случайных прохожих. Как выяснилось, из 600 тысяч было украдено 366 тысяч. Ответственность за экспроприацию взяла на себя боевая организация эсеров максималистов, назвавшая ее 'конфискацией правительственных сумм на революционные цели. [15]
«Известия»
Следующий день мы с Метелькой проспали и заутреннюю, и завтрак, и первые уроки. Оно-то понятно, что сами мы вернулись едва ли не перед рассветом, но почему наставники разрешили?
И батюшка Афанасий?
И прочие-то нас не рискнули будить. Зато Еремей, решивши, что мы уже довольно выспались, скинул с кровати парой пинков.
— Хватит разлёживаться, — сказал он. — У нас на сегодня большие планы.
Про завтрак и словом не обмолвился.
А мы что?
Поднялись и рысью умываться, поскольку к этому времени и я, и Метелька успели усвоить, что о педагогическом процессе у Еремея имеются собственные, весьма далёкие от соображений гуманности, представления.
Впрочем, не скажу, что был в обиде.
Проснувшийся было Савка снова попытался сделать вид, что его тут нет, но я сумел зацепиться. И там, в опустевшей умывальне, растирая дрожащее от холода тело — воду здесь грели редко и слабо — сказал:
— Прекращай.
Вслух сказал.
Благо, Метелька уже вышел.
— Я понимаю, что тебе тяжело. Но надо как-то взять себя в руки, что ли… собраться там. Я не знаю! Но это ж не дело! Ты не можешь прятаться вечность.
— Почему? — Савкино недоумение вялое, тягучее. — Я… не хочу.
— Чего ты не хочешь?
— Ничего не хочу. Отстань.
И вывернулся скользкою
