Фантастика 2025-47 - Дмитрий Ясный
— Я помню, Сергей Александрович. Вы это читали по памяти, тогда, на именинах братика.
Я жалобно и тихо отвечаю, молчать мне нет никакого смысла. Растерянно взмахиваю ресницами и, чуть заикаясь, продолжаю жалко лепетать:
— А если я ничего не знаю, Сергей Александрович? Вот абсолютно ничего не знаю? А вы меня станете спрашивать и мучать! Вам потом не будет стыдно, месье Серж, совсем-совсем?
— Да как она не знает, Туз! Знает, шалава! Ленька эту сучку сам, в одного туда возил на извозчике и всегда они сходили за квартал! Таился он от братвы, скрытничал, что варнак старообрядцкий! Это наше с ней будущее, говорил нам, не вам знать о делах моих, темные элементы! Насмехался, гад! А эта, шалава, брюлики, наверное, с ним вместе и прятала! У, крыса епана!
Сирый замахивается на меня кулаком, но не бьет, ждет разрешения, команды хозяина. Пес!
— Вот видишь, Леночка, нет смысла от меня что-то скрывать. Сирый все видел. Скажи мне, где украшения, деньги, золото? Ты ведь не хочешь, чтобы твое прекрасное лицо, эти восхитительные черты были изуродованы, вот допустим, руками вот этого человека! И это помимо отрезанных пальцев!
Сергей Александрович обхватывает меня за щеки стальными пальцами и резко поворачивает моё лицо в сторону куницеподобного. Больно. Человек-куница сладостно улыбается, гора мышц в углу одобрительно бурлит голосом.
— У него ведь есть очень острая бритва, Леночка, а у Сирого есть нож. Тебе будет очень больно, а пальцев у тебя не будет, и ты не сможешь перевязать свои раны… А когда оно само все заживет, то на твоем прелестном личике останутся страшные, безобразные шрамы. Допустим вот здесь!
И это животное тычет меня в лоб огоньком папиросы.
Боженька милосердный, боль-то какая! Я все им скажу, все-все! Нет, дрянь, молчи! Я сам им скажу. Они у меня подыхать будут страшно и, уходя из мира слышать твой голос, а сейчас не мешай, не мешай, уйди, пожалуйста. Вот и хорошо.
Я поднял слезящийся от боли взгляд на Туза:
— Зря ты это сделал, Серега. А ведь пожить бы еще мог.
Взгляд Туза растерян, он невольно отпускает мое лицо и переводит глаза вслед за моим взглядом на моего самурайчика, которого я громко и страстно, аж в горле запершило от придыхания, прошу:
— Ли! Töte diesen Nilpferd! (убей этого бегемота).
А что? Шок, это по-нашему! Думайте, что я сейчас прорычала на замечательном вот для таких ситуаций дойче! Да и драгоценные секунды времени, доли, миги, нано, мне так сейчас нужны! И поэтому я сразу же стреляю, на последнем слоге.
Пах-пах! Совсем несерьезно звучат два выстрела подряд, сливаясь в один. Туз дергается марионеткой, бледнеет, бьется руками об столешницу, уже не способный отодвинуться от стола и обхватить живот. Два кусочка свинца в низ живота веская причина для недееспособности. Я в это время падаю спиной назад, подбородок прижат к груди и едва лопатки касаются пола, выцеливаю ноги двуногой куницы. Пистолет дергается раз, два, три, посылая пульки в сторону мешковатых штанов. Есть. Крик, визгливый, жалобный и зверек катается по полу, сталкиваясь со своим свернувшимся калачиком хозяином. Мля, пять патронов! Семь секунд! Где эта тварь, где этот урод Сирый? Где? Не вижу! Время течет, скользит сквозь пальцы. Вот он! Этот идиот зашел слева. Ну, вот как учесть, как просчитать этих дилетантов? Я его жду со стола, готовлюсь перехватить его красивый прыжок по прямой, а он, путаясь в своих ногах, с дрожащими ручонками выныривает с боку. Прав, ох, прав папаша Мюллер — дилетанты, это смерть профессионалу. Наган в руке Сирого плюется огнем, меня обжигает лавой, бьет щепками от досок пола в левую сторону лица. Спасибо тебе, Господи, не «офицерский» у Сирого ствол, простой, с «самовзводом»! АТ калибра 7, 65 кашляет в ответ, затвор с недовольным клацаньем встает на задержку. Я швыряю бесполезный кусок металла в сторону Туза и куницеподобного и громко ору: «Ахтунг! Гранатен!».
Не знаю, что помогло больше — визгливый голос истерички, орущий что-то непонятное или тяжёлая железяка, прилетевшая с моей стороны, но мне хватает времени чтобы схватить наган Сирого. Контроль, взвод курка, контроль, взвод, мля, кожу саднит рифлёным металлом, контроль. Боек клацает впустую. Всего четыре патрона? Сирый, ты клинический идиот, хоть уже и покойник!
Я встаю с пола, хватаю «барыню» с заварочного чайника, прижимаю к лицу. Салфетку бы с антисептиком, но пока и так сойдет. Охватываю взглядом комнату, не преставая перемещаться и дергаться хаотично. «Маятник» это у меня такой от нервов, танцы африканские. Агафья замерла в углу, снулой рыбой разевает рот. Ли тоже в углу, но не весь. Часть его вжата в стену, часть размазана по полу. Я вижу, что рука Ли тщетно пытается вытащить нож из бока Годзиллы в личине человека и не может. Наголо бритый монстр почти уже умер, но все же обхватил Ли своими ручищами и давит, ломает, душит моего япошку. Никак этот бегемот умирать не хочет!
Туз, душка, поделись стволом, перезаряжаться и свою игрушку мне искать некогда! Ох, Туз, я тебя почти люблю! Славный Pistole Marine! Модель 1904 года, системы Borchard Luger. Немецкое качество и педантичность в изготовлении. На боковой стороне выбрасывателя радует глаз стрелочка и надпись «GELADEN» — заряжено. Яуже иду, мой самурайчик,! А ты держись, хренов шиноби, пока не умирай.
Присел рядом с возящимися на полу, ударом вбил ствол в череп здоровяка, улыбаясь болезненным оскалом, поинтересовался у Ли:
— Daijobu? (Как дела?). Tasuke ga hitsuyōdesu ka? (Помощь нужна?).
— Ииэ… (Нет).
— Кусотарэ! (Дебил).
— Одзёсама! (Избалованная девчонка, «принцесса») Ти! (Черт!). А-itai-itai! (Болит, больно!)
— Корэ га дзинсэи (Такова жизнь).
Ну, испорченная я девочка, испорченная, согласен, шкурку мне попортили — папиросой прижгли, щепки кожу вспороли, это я хорошо знаю и чувствую, но ты-то мне целым нужен. И не надо меня посылать к черту. «Люгер» сжигает пороховыми газами кожу на виске здоровяка, серо-красное месиво брызжет на стену. Туша бандита обмякает дохлой медузой и закрывает от меня Ли.
Из-под трупа пусть теперь сам выбирается, япошка
