На руинах времени - Макс Гудвин

Но Лар, к примеру, получал от этого диалога искреннее удовольствие. Подумаешь, ему были не рады. После реалий ада такое отношение было патокой на его темную душу.

– Это, между прочим, расизм. Ну, или национализм по видовому принципу, – заметил демон.

– Если бы не она, всего этого бы не было, – на выдохе сообщила Дарья и продолжила вести нас вглубь бесконечных коридоров института.

Я топал своими четырьмя ножками в материальном виде, не успевая за счет своего размера, ведь я не доставал даже до тазобедренного сустава человека. В сознании мельтешили мысли и складывались в картинки. Ум решал внутренние задачки, пока тело старалось поспеть за двуногими быстроходами.

«А и правда, почему эльфы именно сейчас начали эту бешенную охоту на Свету? Почему нельзя было забрать её, когда она была яйцом? Если кто-то позвал ушастых тварей, их предводителя, и бога – огненного дракона – то между мирами действительно не стоит вышек мобильных операторов, как давеча правильно сказала Света. Не раньше, не позже. Почему сейчас?»

И я, кажется, догадывался почему. Я попытался телепатировать Дарье, желая как-то успокоить бойца института. Но особенностью пространства, в котором мы находились, была эфирная тишина, сквозь которую нельзя было пользоваться сенсорным базисом.

Наконец мы пришли, чему я был несказанно рад, потому что все четыре ноги у меня уже онемели от постоянного темпа. В актовом зале собрались люди. Их было очень, очень много: штурмовики, маги, экстрасенсы, экономисты, аналитики. Мы вошли, и аудитория затихла. Они видели светловолосую девушку с мечами за спиной – такими же мечами их рубили эльфы. Они увидели давно умершего агента Флэя, прослывшего изменником. И меня на четырех ножках – существо явно демонического характера.

Я узнал Бориса, Лику и многих, многих, многих. Архивы создателя распаковывались по мере наращивания мощностей осьминожьего мозга.

Дарья шла к трибуне, находящейся на метровом возвышении, то есть на высоте всего моего роста. Белоснежный зал украшало бежевое полотно, размером на всю стену. Полотно располагалось за местом оратора, и на нем красовалась вышивка с изображением серебреного щита и меча, на щите же была вышита прямая пентаграмма. Это был не просто символ. Щит олицетворял защиту всего живого от любого врага. Меч означал жесткую позицию по отношению к врагам института. А звезда, повернутая так, чтобы лик козла больше не вписывался в неё, говорила яснее всего.

Для собравшихся институт был больше, чем жизнь. Институт был больше, чем любой другой техно-оккультный орден. Институт был последним профсоюзом у угнетенных душ Землян на территории бывшего СНГ.

Проходя мимо Бориса, я помахал ему щупальцем. Простоватый спортсмен-рубака даже не понял, что я его узнал. Рука штурмовика с хрустом сжала рукоять катаны. Катаны, которую создатель передал ему через Смерть и время. Которой по плану создателя юный Борис не мог не порезаться во время тренировок. Порезаться и отравиться октаканом, чтобы получить редкий дар эфирного иммунитета, чтобы в свою очередь, не ведая страха перед демоническими ловушками, защищать Лику, ту, которую создатель любил сквозь все свои и все её жизни. Лику, которая почти не изменилась. Она была ровно такой, какой он помнил ее в картинках, оставленных в моей памяти, за исключением легкого налета времени.

Продвигаясь к трибуне, я разгадал и понял, почему бумага, на которой Артаин написал послание ячейке института, была 1941 года. Так Артур намекал душам фаэтонян на расплату за их грехи на службе демонических режимов в составе других мистических орденов. Я понял, что в попытке построить правильное, с точки зрения реинкарнационного неравенства, общества, фаэтоняне часто воевали не на стороне добра. И что божество, которое мой создатель принес сквозь все времена, нарушило равновесие добра и зла. Именно поэтому, когда осколок Ра начал уничтожать верховных демонов, равновесие дрогнуло. В мир ворвались эльфы как антагонисты. Именно поэтому теперь все мы искупаем свою карму. Уверенная в себе и жестокая Светлана, она же хладнокровный снайпер фаэтона; демон Флэй, он же самодовольный и горделивый командир ЛарНолий – все мы искупаем свою судьбу. И даже я, тот, кто получил сознание недавно вследствие эфирного конструирования. Даже я получил в наследие пятно людей цивилизации Ра.

Я вдруг понял, что Ра не лучше Люцифера. Что эта война будет бесконечной, пока их души фаэтонян не расщепятся на сотни кусков, кусков неспособных или нежелающих воевать со всем миром.

Я замер. Светлана же среагировала и обернулась, не понимая, почему я остановился.

– Пойдем. Нам еще драть зад красному дракону, – прошептала она снисходительно, присаживаясь на корточки передо мной под удивленные взгляды живого коридора из сотрудников института.

– Ты боишься? – спросила она, и это была отсылка к тому, как Одиннадцатая настраивала костюм Каю на каких-то далеких спортивных стартах.

Кай-Клавий в моей душе должен был сказать, что ничего и никогда не боится, и сделать шаг к трибуне. Но я не был Кай-Клавием. Не был Мамаяктли Ра. Я не был рожден, чтобы убивать, я был создан, чтобы думать и анализировать. И да, я боялся. Я боялся, что сознание Ра поглотит меня, и меня вновь понесет по войнам сквозь время и пространство.

– Пойдём?

Света аккуратно взяла меня за верхний щупалец и мягко повела к сцене.

– Похоже, он не очень желает обретать сознание коллективной души института? – недоверчиво спросила Дарья уже со сцены.

– Я бы тоже не горела желанием, учитывая, как вас крошат с помощью луков и мечей.

Светлана вела меня неспешно, но уверенно.

– Не зарывайся, девочка, – прошипела Дарья.

– Спроси у него сама, как только он обретет дар говорить.

И тут я подумал, что, наверное, все имеют право на второй шанс. И, если мой создатель погиб за этот шанс, значит, он чего-то да стоит.

Я поддался и пошел быстрее. На постаменте у тумбы оратора, под стеклянным колпаком, лежал весь испещренный впадинами и царапинами жреческий нейрошлем.

– Как ты планируешь применить нерабочую реликвию? – не унималась Дарья.

– Я фаэтонянка, как и он, как и все мы тут.

Не обращая внимания на Дарью, Света надела на мою голову устройство, предварительно зажав комбинацию на внутренних панелях, применяемых только для сканирования мимики.

– Он не работает уже бог знает сколько лет. Если когда-то вообще работал, – продолжила уже успокаивающимся тоном Дарья.

Но комбинаторика манипуляторов сработала, и пред моими глазами ожил окружающий мир, рябящий зеленоватого цвета помехами.

– Представьтесь. Ваш биологический код не идентифицирован, – мелькнуло в моих мыслях.

–