Битва на выживание - Хайдарали Мирзоевич Усманов
В первое мгновение, как только она развязала свёрток, Андрей почувствовал, будто пространство стало вязким и тягучим, а каждое дыхание давалось с усилием. Тонкие красные прожилки, проступающие в воздухе, резонировали с его телом так, словно чьи-то чужие нервы протянулись внутрь его груди и начали дёргать его сердце за ниточки.
Внутри ядра зашевелилась та сила, которую он уже однажды ощущал – огненное дыхание чужого Бога, тёмное и ненасытное. Оно жгло его изнутри, будто кровь сама становилась раскалённой и звала его к убийству. Потом проявилась вторая волна давления. И он ощутил, что даже его мысли начинают путаться… Цзяолин… Её лицо вдруг двоилось, и часть сознания шептала:
“Она слаба, её легко раздавить.”
Мэй Жо… Её глаза словно искрились вызовом, и в груди вспыхнуло желание доказать силу не словами, а ударом…
Даже сама земля под ногами пульсировала, будто требуя, чтобы он пролил кровь и напитав ею пространство. Это было похоже на тихий, но настойчивый зов:
“Стань оружием… Отдайся нам…”
Но его внутренняя борьба продолжалась. Андрей буквально до скрипа сжал зубы и сосредоточился. Внутри себя он ясно понимал, что если он поддастся сейчас – то потеряет себя.
Он вспомнил то, как много раз его уже пытались использовать… Как он едва не погиб от чужих печатей, впитав в себя силу, что не предназначалась человеку… Как Цзяолин держала его за руку, когда кровь дракона едва не разорвала его на части… Все эти воспоминания встали в ряд, как тихая стена. И он ухватился за них – как за опору.
Затем последовал решающий шаг. И вместо того, чтобы гасить силу или отталкивать её, он сделал то, что всегда было ему ближе – подчинил её себе. Для этого он открыл ладонь, словно приглашая пламя, и позволил ему подняться, но не в сердце, а в руку. В тот миг воздух вокруг дрогнул, и красные прожилки рванулись к нему, словно желая прорваться глубже. Но Андрей направил их в ладонь, где сверкнула тонкая линия его собственной крови. Он словно сказал этой силе:
“Ты можешь существовать во мне, но не управлять мной. Я – не сосуд, я – хозяин.”
И пламя, вместо того чтобы захлестнуть его, собралось в сжатом кулаке, затрепетало и стало покорно угасать. Именно в этот момент Цзяолин вздохнула с облегчением, хотя на её висках выступил пот – для неё испытание тоже было ощутимым. Она увидела, что связь между ними не разорвалась, а наоборот – стала крепче.
Мэй Жо же, напротив, замерла. Её глаза расширились, когда она заметила, что он не отверг силу её брата, не испугался и не подчинился – он сделал невозможное… Позволил ей войти и установил над ней власть… Для неё это стало ответом, что перед ней не сосуд и не игрушка, а человек, который способен выстроить с чужой Божественной силой собственный договор власти.
Таким образом, Андрей сделал выбор. Решив не отвергать наследие, не подчиняться ему, а принять, но поставить над ним свою волю. И именно в этот момент в нём впервые ярко проявилась та черта, которая пугала и восхищала всех – он не просто наследник, он кузнец собственной силы, готовый ковать её даже из пламени павших Богов.
Мэй Жо поняла, что всё пошло не так, как она ожидала, уже в ту секунду, когда алые прожилки, рванувшиеся к сердцу Андрея, не поглотили его, а свернулись в его ладони – как зверь, узнавший поводья. Сердце молодой Богини сбилось с ритма… Удар… Пауза… Ещё удар… И слишком ровное дыхание, отработанное годами самоконтроля, вдруг сорвалось в тихий, почти беззвучный вздох.
Сначала пришло изумление. Чистое, холодное, режущее, как лезвие. Она знала, что сила Шуй Ханя по природе своей не терпит уз. Она расползалась, как разлившаяся кровь, и жила жаждой уничтожить любую форму. Но Андрей… Этот странный… Смертный… Обвёл её невидимой чертой и заставил течь по выбранному именно им руслу. Это было не подавление грубой мощью и не бегство. Это был уговор, заключённый волей с тем, что воли почти не признаёт. И от самого осознания всего этого Мэй Жо стало не по себе.
За изумлением поднялась солёная волна страха. Но странно переломленная. Это был не только страх перед ним, это был страх за него. Она отчётливо увидела, что подобные договоры не даются даром. Каждая принуждённая искра Божественной силы оставляет в душе рубец, и если рубцов станет слишком много, однажды вся внутренняя ткань лопнет – и человека не собрать обратно. Небеса не любят тех, кто слишком умело складывает разные законы мира в одну ладонь. Над такими слишком быстро сползаются тучи Небесной Кары.
“Ты не сосуд… Ты кузнец… – Подумала она. – А кузнецу всегда угрожает собственный горн.”
Третьим пластом проявилось облегчение. Глубокое… Тёплое… Почти болезненное. Она не увидела в его взгляде радости бойни. Не мелькнул тот алый отсвет, который навсегда поселился в глазах её брата, когда он перестал быть собой. В Андрее не было упоения кровопролитием. Для него важнее была работа. Тяжёлая, чёткая, внимательная к границам. Он не играл с огнём – он ковал из него форму. И это облегчение отозвалось в глазах влагой, которую она тут же спрятала за привычной статуей невозмутимости. Потом пришёл стыд – тонкий, как синева на снегу. Она испытала его. Положила перед ним кровоточащий осколок прошлого и ждала, сорвётся ли он. Богиня, знавшая цену клятве, сама тут же устроила испытание тому, кто только что её принял.
“Но я должна была знать.” – Упрямо ответила себе внутренняя Мэй Жо и всё же признала: проверяя его, она проверяла и собственную надежду – ту, что боялась даже назвать вслух.
За стыдом поднялось восхищение – опасное, коварное чувство, которое легче всего перепутать с притяжением. Её взгляд скользнул по его руке, в которой чувствовалась всё та же спокойная сила, что и в голосе. Движение, в котором нет ни одной лишней ноты.
“Такой человек не будет держать рядом слабых. Таких – или поднимают до себя, или оставляют позади. – Эта мысль обожгла её разум, и в груди поднялось древнее, женское упрямство. – Я не останусь
