Арлекин снимает маску - Андрей Евгеньевич Фролов
— Что, если бы и вскипела? — равнодушно вторит ему напарник. — Второго вырубили липким газом, это уже целиком наша разработка… В общем, Бельмондо, время тикает… Хочешь, оставайся, потолкуешь со своими приятелями наедине. С пристрастием, если духа хватит. Тогда, может, и поймёшь, что творится вокруг…
— А что творится вокруг? — неожиданно спрашивает Зерно, добивая вторую сигарету.
Кожа отвечает одним словом, старинным, не исконно-русским, которым однако же на Руси уже много лет характеризуют всеобщий хаос, бардак и крушение надежд. Что-Если хмыкает, аквариумы в его башке меняют цвет. К нему подходит ещё один мародёр — тот самый Ланс, на боку которого висит нелетальное высокочастотное ружьё.
— Мы почти закончили, — отчитывается тот, окатив мима коротким взглядом. — Бота берём? Почти целый…
— А что, если не унесём? — отвечает Что-Если. — Отстегни заднюю левую лапу, я помню, Мазутный просил… И блок управления возьми, если не поцарапан. Всё, братья, пора отступать.
Налётчики слаженно кивают, отходят к краю крыши. Их сумки и рюкзаки определённо потяжелели, на лицах видны улыбки. Алекс смотрит на них — обветренных, загорелых, усыпанных татухами, пирсингом и другими видами украшений, — и не верит глазам.
— Вы же себе приговор подписываете, — бормочет он, качая головой.
— Слушай, земеля… — В голосе Кожи усталость и нотки раздражения. — А с чего ты вообще взял, что это федералы, а?
— Я видел значок, — отвечает Бельмондо, совершенно предательски не чувствуя в своих словах должной силы. Сумка в руках кажется тяжеленной, килограммов под сто. — Майора КФБ, вам такого хватит?
— А что, если у этих парней значков нет? — с усмешкой интересуется Что-Если, уже прилаживая ремни и подвижные блоки на одну из металлизированных растяжек, убегающих с крыши паркинга.
— А что, если они под прикрытием? — в тон ему отвечает Бель, не удержавшись от желчной шпильки.
Смотрит, как недовольно вытягивается лицо плечистого мародёра, и внезапно испытывает приступ стыда. Мужчина с цветными мембранами хмурится, отворачивается и продолжает пристёгивать себя к тросу.
— Мы это обязательно выясним, — вдруг обещает Кожедуб, выбрасывая окурок за край крыши. — Пенетратор у нас есть, причём толковый. Технику вскроем и всё поймём. Если нахамили, вернём в целости и с извинениями… Ну так что, земеля, вы идёте?
И замирает, глядя то на Алекса, то на зуммера.
— Нет, — отвечает Бельмондо, переживая странное чувство — будто падает в пропасть.
— Зря, земеля, — с неподдельной грустью вздыхает Кожа. Защёлкивает страховочный карабин на одном из канатов, и вдруг оборачивается, возмущённый и словно взъерошенный: — Ты что, дурень, думаешь, ты на этой крыше первый гость⁈ Тут, чтоб ты знал, вчера вечером и скинов хватало! Много, разных… ага?
Алекс глотает комок, пытаясь представить, что радикальным националистам могло понадобиться в ставке агентов КФБ. И почему, в таком случае, на бетоне нет кровавых разводов? Он на 200% убеждён, что мужик с чубом-косичкой врёт ему в лицо, и лишь не понимает, зачем…
— Петруха, подай! — тем временем командует Кожа, и один из мародёров что-то ему бросает.
Уже когда предмет ложится в ладонь долговязого, Бель узнаёт его. И почти не удивляется, когда Кожедуб демонстративно раскрывает перед лицом знаменитый «скребок», гордость и отличительный знак любого бритоголового.
— Вон у того нашли, — терпеливо поясняет воздушный пират, оглядываясь на Гарри. При этом не прекращая крепить нательный подвес на ещё один трос двумя шагами левее напарника. — Держи, себе оставишь…
Складывает нож и перебрасывает его Алексу.
Сперва тому кажется, что рука не послушается и сейчас он уронит и нож, и саквояж, оконфузившись под унизительный хохот мародёров… но пальцы смыкаются на холодной костяной рукояти. Теперь сомнений нет — это именно «скребок». Столь же однозначный символ принадлежности, как катана самурая, митра священнослужителя или жестяная звезда шерифа из вестернов…
— Это ещё ничего не доказывает, — сипит Бельмондо, разглядывая оружие. Мелькает мысль — сколько невинных было убито или изуродовано этим клинком? — Это может быть трофей! Не задумывался?
Однако, уже спросив Кожу, он и сам не очень-то верит. Червь сомнений, выбравшийся из костяной рукояти, успел проникнуть под его смуглую кожу, забурился во взбаламученную душу и теперь подтачивает уверенность мима, грозя нарастающей паникой.
— Последний шанс, земеля, — напоминает ему Кожедуб, перехватывая нерешительность молодого человека с той же лёгкостью, с какой тот читает пульс и настроение своих богатых клиентов. — Тут тебе оставаться опасно, ты же самого Дубинина… в общем, даже если ты не со зла…
Куликов вдруг шагает вперёд. Так порывисто и резко, что Алекс почти роняет нож. Смешно привставая на носках, зуммер подходит к краю, где налётчики готовы к отступлению и лишь ожидают сигнала старших напарников.
— Вы доставите меня домой? — вдруг спрашивает Лёня, и Бель едва сдерживает стон.
— Доставим, — негромко отвечает ему Кожа, обменявшись с Что-Если короткими взглядами. — Но не сразу, ты уж пойми, земеля, дела имеются…
Тогда пиксельхантер оборачивается к другу и говорит так просто, будто просит закурить:
— Я уйду с ними, Алекс…
— Ты с ума сошёл, Ленька… — шепчет в ответ тот. — Ты хоть понимаешь, чем это чревато?
— Понимаю, — вздыхает Куликов, осматривая крышу: двух неподвижных, лишённых сознания бойцов; разобранного «Хирона»; выпотрошенный аэроцикл и разграбленный тент. — Но больше удачу испытывать не желаю, ты уж прости…
— Причём тут?.. — начинает было Бельмондо, но зуммер вскидывает тощую руку, в которой снова зажата прикуренная сигарета.
— Это, Алекс, софистика, — поясняет он. — Что вообще считать удачей? Когда тебя бросает в самое пекло, ты проклинаешь судьбу и думаешь, что тебе чертовски не повезло. Но когда возвращаешься из пекла живым, хех, то благодаришь судьбу и свято уверен, что удача на твоей стороне. Я соскакиваю, Алекс. Пока не поздно. Если «кофейникам» будет нужно меня отыскать, они это сделают, но все эти гонки и перестрелки…
Лёня резко обрывает фразу, дальнейшее ясно и без слов.
Плечи Бела поникают, и он машинально убирает нацистский нож в карман пальто. Парень прекрасно понимает, что от нескольких дальнейших секунд зависит — ни много, ни мало, — его жизнь, и…
— Ладно, я с вами, — лепечет курьер, перехватывая тяжеленный саквояж. Бормочет под нос, отчасти даже надеясь, что
