Черное сердце - Алексей Владимирович Тихий
— Мама, смотри, что я тебе принес, — снова попытался я отвлечь ее, подхватывая с кресла какую-то мягкую игрушку. Ноль внимания.
Делаю плавный шаг вперед и снова замираю. Ее руки почти касаются лица Маришки, черное пламя пляшет вокруг. Домашний халат и постельное белье чернеют, начиная расползаться на части. Ее жадная Тьма в диком танце уничтожает все, до чего может дотянуться. Снова плавный шаг. Ткань соскальзывает с плеча, обнажая грудь. Будь на ее месте другая женщина, я бы восхитился, но это моя мама. Ее руки вот-вот коснутся Маришки.
— Елизавета! — сухо, подражая бабушкиному голосу, говорю я и она от страха отдергивает руки. Пользуясь моментом, накидываю плащ тьмы и стремительной тенью лечу вперед, закрывая своим телом ребенка. Резкое движение тут же вызывает вспышку. Удар приходится в спину. Нас с Маришкой сносит в сторону, но перед встречей со стремительно приближающейся стеной я успеваю выставить руки, чтобы не придавить ребенка. Мы падаем на пол.
Спина и ребра резко простреливают болью, но Тьма тут же выпивает их досуха. Мгновенно поднявшись на ноги, я повернулся к маме. Она сидела сжавшись на дальнем краю дивана, прижавшись к стене. Черное пламя больше не окружало ее, в глазах читался страх и где-то в самой глубине ее зрачков продолжала безумную пляску Тьма.
Вот что с ней делать?
— Дядя Саша! — пискнула Маришка.
Я аккуратно поставил ее на ноги и прикрыл собой.
— Не ушиблась?
— Да нет, — спокойно ответил ребенок, даже не понявший, что смерть только что прошла рядом. — А зачем ты нам помешал играть? Тетя Лиза показывала мне фокусы.
— Я же говорил тебе, что тетя Лиза болеет и к ней нельзя заходить, — нарочито строго сказал я.
— Но мне скучно-о-о, — жалобно протянула Маришка.
— Иди, — сурово посмотрев на ребенка, я указал ей на дверь. Та неохотно, в раскачку и громко топая ногами отправилась на выход, на пороге обернулась, показала язык и быстро убежала в зал. Мне было совсем не смешно. Только после того как Маришка ушла, я смог чутка выдохнуть и расслабиться.
Мама по-прежнему сидела на кровати, искоса поглядывая на меня. Я попытался поймать ее взгляд, но она отвела глаза, судорожно схватилась за погрызенное Тьмой одеяло и быстро накрылась им с головой. Как же это тяжело… Я так и не смог выяснить, что стало причиной безумия, а бабушка в самой категоричной форме отказалась поднимать эту тему. И я не знаю, что делать. Нет магии способной вернуть человеку разум. Можно обращаться к духам, демонам и даже богам, но и они не в силах помочь. Переделать-то могут, бренная оболочка для этих сущностей, что мягкий пластилин, но это будет уже совершенно другой человек — невозможно склеить однажды сломанную душу. Скорей всего, они заменят какой-нибудь тварью или подселят всякую пакость, которая будет достаточно точно изображать из себя маму. Нет им веры. Боги на то и Боги, что преследуют свои далекоидущие интересы, попутно вовлекая в свои игры нас — смертных.
Я тяжело вздохнул и принялся за уборку. Выдернул из-под мамы испорченную простынь, отодрал часть обивки с дивана и застелил дыру чистым полотенцем. Вспомнил откуда покойная хозяйка доставала постельное белье и полез в шкаф. Затем сводил маму в туалет, обтер мокрым полотенцем — воду приходилось экономить, и принес еды, а пока она кушала перестелил постель и заменил одеяло.
Пора было заниматься делами, но я боялся оставлять маму наедине с Маришкой. Дверь в комнату можно было бы закрыть на ключ, но если мама сильно захочет выйти, то хлипкая межкомнатная дверь не станет для нее препятствием. Достал шприц и с грустной улыбкой сделал ее инъекцию. А что мне еще остается?
Препарат начал действовать достаточно быстро, и маме даже стало на некоторое время лучше. Она легла головой на мое колено, посмотрела в глаза, и впервые за долгое время мне показалось, что она узнает меня. Я нежно коснулся ее черных, как вороново крыло, роскошных волос и она в кои-то веки не отшатнулась. Гладя маму по голове, я принялся нашептывать что-то донельзя дурацкое, но успокаивающее и не умолкал до тех пор, пока препарат не унес ее в мир грез и только после этого вышел и запер дверь.
Сделал Маришке еще одно внушение, после чего наконец-то занялся делами. Пора было разобраться с квартирой по соседству. Во-первых, я хотел расположить там временную лабораторию для своих опытов, а во-вторых, меня напрягала царящая там тишина, хотя я печенкой чувствовал, что в квартире кто-то есть.
В подъезде было шумно, люди активно ходили друг к другу в гости (моими стараниями между прочим, ведь это я обезопасил дверь подъезда) и громко разговаривали. Если так дело пойдет, то рано или поздно найдется мертвец, который ненароком откроет дверь, но это их выбор. Шумят, значит, и я могу немного пошуметь.
Вначале вновь решил применить дипломатический подход. Я довольно громко постучал кулаком в дверь, повторил раза три с промежутками, но мне не открыли. Замечательно. Вооружившись, принялся за дело. С трудом я вбил лезвие топорика в щель между дверью и косяком. Резко дернул, но инструмент плохо схватился и лишь расщепил деревянный наличник. Попробовал еще раз, и с тем же результатом. Н-да. Топорик жутко хорош, но все-таки универсальный инструмент проигрывал доброй старой фомке. Пришлось вернуться в квартиру, чтобы поискать ее в вещах покойной хозяйки.
Фомка нашлась в темнушке вместе с небольшим набором прочих слесарных инструментов. А как одинокой женщине пенсионного возраста прожить без инструмента? Правда, во время поисков чуть не подставился. Снующая возле меня, как пчела вокруг меда, Маришка, наткнулась на мешок с останками Тамары Игоревны, но заглянуть не успела. Нарычал на девчонку и прогнал играть в зал. Воспитатель из меня тот еще, но уж какой есть. Я не каменный и уже слегка прикипел к девочке, но готов передать груз ответственности любому хорошему человеку и даже выплатить солидные отступные в любой удобной валюте: гречка, тушенка, вода, могу и бесполезных нынче денег подбросить. Возьмете?
Собрав весь инструмент, я вернулся в подъезд. С хорошим инструментом дело сразу сдвинулось с мертвой точки. Дверь оказалась закрыта только на хлипкий верхний замок, и я уже примерился вывернуть язычок с корнем, как меня отвлекли.
— Тамара, ты дома? — прозвучал из-за металлической двери, что отделяла две квартиры от остального подъезда, голос пожилой женщины.
Скорей всего соседка. Секунду думал, а потом изобразил голодное урчание ходячего. На той стороне взвизгнули, а я довольно улыбнулся.
