Путь в тысячу пиал - Дарья Урбанская
– Вот же гань! – завистливо буркнул Ким, который со своим замком так и не справился. – Завтра тоже пойдем дробить цепь. Надоело извечное твое дерганье, – недовольно бросил он Мэйлинь, и в подтверждение потянул на себя цепь. Мэйлинь завалилась на бок и уткнулась лбом в его пузо.
– Ким, хватит! – прикрикнул на него Ю.
Назревающий конфликт прервала хлопнувшая дверь – это наконец вернулись Цэрин с Лобсангом. Выглядели они еще более уставшими, чем Чжиган и Сюин. Лобсанг и вовсе был сильно бледен, и Джэу забеспокоилась, не подхватил ли он тоже лихорадку, как и Фанг. Ощупала его лоб, но признаков жара не заметила.
– Да хватит трястись надо мной, Джэу, – недовольно проворчал Лобсанг. – Все со мной в порядке. Лучше чаю налей.
Она взялась за чайник, взболтала его немного, чтобы лучше размешалось ячье масло. А наполнив кружку, бросила туда дополнительную щепоть соли – вспомнила, что в трапезной Икхо Лобсанг всегда так делал. Но кажется, он был настолько вымотан, что не заметил ее заботы. Залпом выпил чай, надкусил лепешку, да так и задремал, сидя на полу у стены.
Разговоры стали тише, лаосцы шептались о своем, Лхамо хлопотала вокруг Цэрина, а он из-под ресниц смотрел на Джэу – она чувствовала на себе его взгляд. Но потом Сюин затянула лаоскую песню и завладела вниманием Цэрина.
Спи, мой милый, скорей засыпай.
Пусть заботы тебя не тревожат.
Цинь в саду гудит осторожно,
Слышен крик журавлиных стай.
Спи, мой милый, скорей засыпай.
Дождь шуршит в тростниковой крыше.
Над рекою туманы дышат.
Риса добрый грядет урожай.
Спи, мой милый, скорей засыпай.
Пусть приснится тебе песнь драконов,
И в багрянце верхушки кленов,
И с дымком мандариновый чай.
Спи, мой милый, скорей засыпай.
Под бамбуковой флейты напевы
Пляшут карпы, и тигры, и девы,
Камни гор, и тростник, и джурбай.
Фейерверки взмывают в небо,
В танце огненных искр сплетаясь.
Вместе кружатся быль и небыль,
Лишь бы милый мой спал, улыбаясь.
А лисица сидит под сливой
И рисует по красному шелку.
Кисть бежит по холсту торопливо,
Выводя хризантемы и джонку,
Зимородков и старый бонсай,
Весь наш край златокрыших пагод…
Спи, мой милый, скорей засыпай
И не ведай во сне бед и тягот.
Под ее тихое мелодичное пение остальные постепенно погружались в сон, а Ким и вовсе уже громко похрапывал. Ю задремал, положив голову жене на колени, и Мэйлинь перебирала его волосы, беззвучно вторя словам, что пела Сюин.
«Видимо, это известная в Лао колыбельная. Красиво… Жалко, что Хиён не пела мне ничего подобного».
Джэу накинула на Лобсанга отрез ячьей шкуры, что нашла на заборе во дворе – видимо, забойщики оставили на просушку. Сама же ушла в кухню и устроилась подле печи, подоткнув под спину ворох циновок. У печи пока было довольно жарко, но она знала, что ближе к рассвету холод спустится с гор и выстудит дом, и лишь остаточное тепло камней будет согревать ее.
Так и вышло. Она проснулась от чьего-то прикосновения. Приоткрыв один глаз, увидела в свете зари шафрановую кашаю устраивающегося по соседству с ней Лобсанга. Лхамо тоже обнаружилась рядом. А вот подмерзшие лаосцы возились и перешептывались в комнате. Но все равно провести лунный день под крышей было гораздо лучше, чем их прошлый привал под горой.
«А в монастыре наверняка уже позвонили в колокол, поднимая всех».
Джэу улыбнулась, осознав, что может еще подремать, и никто не придет и не отлупит ее за это палкой. Но сон уже не шел, а потому она осторожно встала и, тихо ступая, выбралась из дома, намереваясь умыться в спокойствии и без маски. Но выйдя во двор поняла, что ее опередили.
У колодца плескал на себя воду Цэрин, будто совсем не ощущая холода. Струи стекали по его голой спине, блестя в розовых лучах рассвета. Джэу не отказала себе в любопытстве взглянуть и на его крепкие ягодицы и жилистые ноги.
«Да он точно сын дракона! Вот только дракона-то у него нет… Это странно».
Действительно, кожа на его спине была смуглой, как и полагается, но абсолютно чистой. Даже у Лобсанга имелся рисунок дракона, пока еще набитый в тонких линиях, не залитый полностью краской, но все же был!
– Что ты тут разглядываешь? – ткнула ее в бок Лхамо. Джэу даже не заметила, как та вышла на крыльцо. – Иди лучше помолись.
С этими словами Лхамо сунула ей в руку молитвенный барабан и буквально затолкала с крыльца обратно в дом. А там уже все проснулись.
Началась обычная утренняя суета. Сюин принялась собирать все полезное в дорогу, Лобсанг сел в центре комнаты, поджав колени, и запел утреннюю молитву, приветствуя новый солнечный день. Лхамо негромко вторила ему со стула у окна. А со двора доносились звонкие удары – это Чжиган пытался разбить цепи Ким и Мэйлинь. Но звенья не поддавались – то ли толще были, то ли сплав другой. Ю крутился возле них, раздавая советы. Джэу отметила, что отдых пошел Ю на пользу и состояние его улучшилось. А вот про Фанга такого сказать было нельзя. Он так и не пришел в себя, метался в бреду, бормотал на лаоском что-то бессвязное или резко замолкал, словно злые духи бон завладели его сознанием. Вэй снова напоил его отваром трав, но не мог сделать большего для друга.
– Нужно быстрее добраться до источников, – сказал он наконец. – Лобсанг, пора. Собирай всех.
Вскоре путники покинули деревеньку, состоящую всего из двух домов, теперь уже опустевших. Солнце окончательно взошло, а ветра́ подталкивали в спину. Тропа под ногами то ширилась, то сужалась, проходя по кромке обрыва. Отдохнувшие и сытые лаосцы двигались бодро. Цэрин и Вэй несли циновку с Фангом спереди. Сзади ее придерживали Чжиган и Лобсанг. Остальные шли за ними,
