Громов. Хозяин теней. 6 [СИ] - Екатерина Насута

— Понятия не имею, — я даже растерялся от этакого вопроса. — Я с ними так-то не знаком.

Не успевали как-то, чтоб прям тесно.

Так что почти и не соврал.

— И это хорошо. Ни к чему смущать юные умы странными идеями… — Георгий Константинович махнул рукой, позволяя сесть. — Я же переформулирую вопрос. Почему эти люди, лично не знакомые с Его императорским Величеством, вдруг решили его убить?

— Чтобы началась революция, — с места вскочил парень с первой парты.

— Верно, Страшинский. Но почему вообще возникла эта странная идея? Кому, если разобраться, нужна революция?

Нет, я знал, чем оно всё выльется, а потому промолчал, проявив благоразумие. В тот момент благоразумия ещё как-то наскреблось.

— Тишина… что ж, тогда снова изменим вопрос. Чего желают эти молодые люди? Каковы их требования?

— Вся власть народу, — язык мой — враг мой, главное же ж собирался сидеть тихо, и сказал-то шёпотом почти, но был услышан.

— Савелий?

— Извините, Георгий Константинович, — я вскочил. — Это вырвалось. Просто… ну, они так говорят.

— Именно. Читали прокламации?

И снова взглядом вперился. Внимательно так.

— Мы на заводе работали, — сказал я виновато, надеясь, что пронесёт. — Там… разные разговоры велись.

— И про власть народу?

— Да не то, чтобы… но как бы…

— Смелее, Савелий. Как вы думаете, если вдруг случится такое, что революция совершится, отдадут ли власть народу?

И щурится довольно.

— Нет, конечно.

— Отчего же? Вы не верите в светлые идеи революции?

— А должен?

— Вы ж из рабочего класса. Разве идея не кажется заманчивой?

— Не особо.

— Поясните.

И снова просьба вежливая такая. А все молчат, дышать и то боятся. Но смотрят. Прям таки ловят не то, что слова, но каждое движение.

— Это звучит красиво, власть народу. А какому? Народ большой. Сколько в империи людей живёт? Миллионы. И что, им власть? Всем и сразу? Не выйдет. Сугубо технически невозможно. Или по очереди? Или как ещё? Всё одно нереализуемо. Да и потом… власть — такая штука, которую легко взять. А вот отдать тяжко. Даже когда хочется, всё одно тяжко. А уж когда не хочется, то и невозможно.

— То есть, господа лукавят?

— Смотря кто. Они ж тоже разные. Одни верят. В идею. В светлое будущее. В чёрта лысого…

Слева раздался смешок, вызвавший укоризненное покачивание головой.

— Другие вот за компанию. Ну, знаете, как оно бывает. Все побежали и я побежал.

— Примитивно, но доходчиво.

— А третьи, они скорее первыми двумя пользуются, но сами в стороночке стоят. Ждут времени, когда власть народу достанется, тогда этот народ и можно будет потеснить. И взять её в свои руки.

— Что ж… — Георгий Константинович произнёс это с некоторым сожалением. — Вынужден с вами согласиться. Но мы не о власти, но о беспорядке. Эти люди, которые являются воплощением беспорядка, взялись не из ниоткуда. Они жили. Учились. Ходили в школы и гимназии, прямо как вы. Вели беседы с наставниками. Многим из них прочили карьеру. И многие её бы сделали, соблюдай они установленный порядок. Однако что-то произошло, что-то породившее идеи столь странные, которые ныне оборачиваются большой кровью. Что же? Савелий?

— Откуда мне знать?

— Действительно… но может кто-то другой знает? Что произошло более тридцати лет тому?

Елизар поднялся с место и сказал:

— Государь волей своей отменил крепостное право, а также даровал свободы слова, воли и печати?

— Именно, — Георгий Константинович взмахом руки позволил сесть. — И деяния эти на первый взгляд благие, так?

Класс отозвался нестройным хором голосов. Я глянул на портрет государя, который с молчаливым снисхождением взирал на нас со стены.

— Однако при всём том эти деяния нарушили вековые устои, порядок, который складывался веками, который был прост и понятен каждому человеку.

Георгий Константинович выдохнул.

— И пусть сперва сие не ощущалось. Общество пришло в немалый восторг. Государя славили за доброту, милосердие и прозорливость. Однако минул год, другой и третий. И вот уже зазвучали первые недовольные голоса. Их было немного. Так, малые трещины, которые ничего-то не способны сделать гранитному колоссу империи.

А вот рассказывать он умел.

Красиво.

И голосом владел своим. И даже я заслушался.

— Однако голосов становилось всё больше. Нет, они не критиковали государя. Конечно, это было бы чересчур дерзко… но вот высмеивать слуг его — отчего бы и нет? И вот уже появляется специальная газетенка, которая печатает забавные карикатуры. Это же дозволено. Свобода. Вот и ушлый купец пользуется свободой. Зарабатывает деньгу, заодно смешит народ. А смех, он ведь полезен, так?

Тишина.

— Уместный — несомненно. Но глупый смех никому не приносил ещё пользы. Так и здесь. Люди с одной стороны утрачивали страх перед властью, над которой смеялись. А с другой начинали оную презирать. Мы не будем уважать тех, над кем смеёмся. И дальше больше. Это был долгий путь, занявший не один год. К смеху добавилась критика. Сперва робкая, опасливая, но с каждым разом всё более смелая и перерастающая в голое критиканство. После — суды, когда судить позволили не судьям, но людям обыкновенным, да не по закону, но по разумению их да ощущениям, забыв, что умелый словоплёт весьма легко этими ощущениями манипулирует.

Голос Георгия Константиновича набирал силу, заполоняя пространство класса. Мухи и те застыли.

— И вот что имеем теперь? — учитель обвёл притихших гимназистов мрачным взглядом. — А имеем мы трещины, которые стремительно расползаются по граниту самодержавия…

Он осёкся, явно сообразив, что некоторые вещи лучше вслух не произносить.

— Иным словом глобальнейший беспорядок. Беспорядок, появившийся из наилучших устремлений…

Георгий Константинович замолчал, позволяя нам осознать услышанное.

— И этот беспорядок продолжает множиться. Он расползается, захватывая новое и новое пространство… новые и новые разумы. Мир меняется.

Это было произнесено с глубокой печалью.

— И вынужден сказать, что сии перемены не приведут ни к чему хорошему. Или вы не согласны, Савелий?

Вот какого он ко мне привязался? Закончил речь красиво и всё, вперёд к учебникам, постигать официальную историю Российской Империи. А тут вот дискуссии, причём крайне сомнительного свойства.

— С чем?

— С тем, что реформы