Путь в тысячу пиал - Дарья Урбанская
– Но мне некуда идти, – ответил он, понимая, что у него нет сил даже подняться с лавки. Хотелось прикрыть глаза и тихонько застонать от усталости, как это периодически делала беременная женщина с огромным животом, сидящая через пару человек от него.
Перешептывания стали громче.
– Северная тропа непременно приведет тебя в Икхо! – воскликнул Чунта, перекрикивая остальных.
– Да-да. Монастырю всегда нужны трудолюбивые руки! – подхватили за столом.
– Не так уж и далеко.
– Верно! Всего пара пиал пути![3]
Возгласы сливались, смешиваясь с внутренними голосами, которые никак не желали выветриваться из головы. Но Цэрин так устал, что уже не обращал внимания. Разомлев от обильной пищи, он начал проваливаться в дрему.
– Перестаньте! – с лавки поднялся мужчина в овечьей шапке, которую отчего-то не снял. – Ну куда же ему идти, когда он и сидит-то с трудом.
– И что ты предлагаешь, Пху́бу? Оставить его в доме?
– Может и оставить, – кивнул тот.
– Да ты что? – возмутилась Пассанг, расплескав чай. – Посмотри на него! Избитый. И эти волосы… Он же странный! Мы ведь его не знаем!
– Так узнаем, – твердо заявил Пхубу, поводя плечами. – Помощники в деревне не помешают, да вот хоть бы и мне. А не сойдемся, так путь в монастырь всегда открыт.
Снова поднялся гул голосов, но Цэрин уже не мог вслушиваться. Он чувствовал теплую благодарность к человеку, так и не снявшему шапку. Но дремота все сильнее утягивала в мир снов, и, казалось, что никакие звуки уже не смогут вырвать Цэрина из ее вожделенных объятий.
Глава 7. Джэу
Знатные тхибатцы стараются без нужды не расставаться со своей личной гау. Это специальная амулетница для ношения на груди, в которой хранятся реликвии – тексты с мантрами или изображения тэнгри. Обычно гау сделаны в виде небольшого полого цилиндра и часто изукрашены янтарем и кораллами, а на шнурок могут быть нанизаны бусы из дорогой отшлифованной бирюзы.
«Записки чужеземца», Вэй Юа́нь, ученый и посол Ла́о при дворе правителя Тхибата
Низкий рев гьялинга вырвал Джэу из размышлений – один из музыкантов поднес к губам длинную деревянную трубку, оканчивающуюся металлической воронкой, и зашагал впереди процессии, явно зная дорогу. За ним в прежнем порядке потянулись все прочие, а последним на этот раз пристроился второй музыкант, барабанщик. Его инструмент издавал глухие рокочущие звуки, похожие на громовые раскаты вдали, над верхушками гор, нависающих над тхибатским плато.
Дом кушога Рампы, к которому подошла траурная процессия, был трехэтажным и большим квадратом огораживал внутренний двор. На первом этаже размещался скот, а в верхних помещениях, судя по всему, жили семья и слуги, один из которых и встретил монахов:
– Почтенные ламы, проходите, прошу, почтенные ламы… – Невысокий щуплый паренек беспрестанно низко кланялся всем пришедшим, не делая различий между учениками, воинами и учителями.
Молитвенная комната, куда он их сопроводил, была маленькой, но богато убранной. Перед алтарем с деревянными скульптурами горели масляные светильники. Семь чаш со свежей водой, приготовленные на случай, если тэнгри придут и захотят напиться, блестели, словно их начищали по несколько раз в день. Ученики астролога сразу же затянули мантры, знаменующие начало пховы, а кушог Нгян и лама Таньшу величественно направились вслед за хозяином дома.
«Не иначе, сходу за поминальный стол», – с издевкой подумала Джэу. – «Нужно настроиться на верный лад, чтобы молитва была страстной, и благие тэнгри ее точно услышали».
Сама она тихо выскользнула из молитвенной комнаты и вслед за монахами-воинами спустилась во двор. Прошло немало времени, пока о них вспомнили, и мальчик принес горячего маслянистого чая в изукрашенных пиалах. Размешивая цампу, Джэу придумывала, что она наврет Шакпори про деликатесы на поминальном пиру:
«Скажу, что подавали шамдре из телячьего языка. Да! А к чаю бутоны рододендрона, вымоченные в медовом сиропе и…»
Она замечталась, представляя завистливое выражение на лице Шакпори, и поняла, что ее зовут, лишь когда слуга боязливо дотронулся до ее плеча.
– Пора… Время пришло… – пробормотал он и шарахнулся в сторону, когда Джэу резко открыла глаза и вскочила на ноги.
От ворот, где в позе для медитации сидели монахи-воины, донеслось негромкое:
– Суета ума уводит с пути к познанию.
Джэу непочтительно хмыкнула и дернула плечом, даже не сомневаясь, кто из троих сопровождающих облагодетельствовал ее очередной своей мудростью.
Следуя за провожатым, Джэу поднялась под самую крышу и остановилась у приоткрытой двери. Слуга почтительно поклонился и торопливо ушел, словно присутствие рядом с рогьяпой – нечистой могильщицей, могло испортить ему карму. А может побежал оттирать щелочью пальцы, которыми пришлось дотронуться до Джэу.
«Так даже лучше! Никто не будет заглядывать через плечо».
Она зашла в комнату и осмотрелась. Окно было прикрыто ставнями, которые почти не пропускали свет. Вдоль стены выстроились несколько раскрашенных узорами шкафчиков для платья и маленький низкий столик. В углу перед неизменным деревянным алтарем горели масляные светильники, распространяя по комнате едкий запах благовоний. Тело умершего ребенка, завернутое в белое погребальное полотнище, лежало на тюфяке, резко выделяясь в полумраке.
Джэу не стала задерживаться: взвалив жесткий куль с уже окоченевшим телом на спину, она в тишине спустилась по лестнице и побрела прочь, из дома и из Икхо. Никто из семьи не прощался с мертвецом, лишь сопровождающие пристроились за ней, след в след – Тобгял и Рэннё собственной персоной.
Выйдя со двора и свернув на улочку, Джэу заметила сгорбленную спину женщины, сидевшей на выложенной из камней низкой ограде. Та обхватила себя руками и медленно раскачивалась из стороны в сторону, глядя куда-то перед собой. Рядом на земле валялся молитвенный барабан со сломанной палочкой. Только совсем отчаявшийся человек, утративший веру в тэнгри, мог бы допустить такое кощунство.
«Наверное, мать», – вздохнула Джэу и отвернулась, продолжив путь.
Ветер немного стих, уже не толкал в спину, но все еще вздымал пыль и песок с дороги. В тени каменных стен было прохладно, но на открытых участках припекало. Старики выбирались из домов, стелили ячьи шкуры прямо на земле и, провожая взглядами монахов, рассаживались, готовясь к распеванию мантр.
Джэу резко затормозила на узкой улочке, когда прямо перед ней из дома вышел осел, навьюченный мешками и погоняемый хозяйкой, на лице которой была маска, как и у самой Джэу, скрывающая половину лица. Рэннё негромко прикрикнул, и женщина спешно
