Медведев. Книга 3. Княжество - Гоблин MeXXanik

Воевода не обманул, и народа в это время суток в заведении было немного. У стены сидела семья с девочкой, которая лепила из хлебного мякиша что-то похожее на сову. В дальнем углу пожилой мужчина в шинели с вытертыми локтями вёл неспешную беседу с женщиной в толстом шерстяном пальто, несмотря на весну за окном. Перед ними стоял чайник и пирог.

— Уютно тут, — заметил я. — По-домашнему.

— Потому сюда и идут, — кивнул Морозов. — Здесь кухня простая, но хорошая. Да и хозяева простые люди. Сами хлеб пекут, сами травы сушат. А главное, не врут. Что в меню, то и в тарелке.

Я усмехнулся и поставил локти на стол. Северский колорит, конечно, штука особая. Тут заходишь в заведение и чувствуешь: ты дома. Даже если пришёл впервые.

— Чего изволите? — осведомился разносчик, появившийся так своевременно, будто подслушивал наш разговор у самой двери.

— Подай-ка нам, любезный, ухи понаваристей, да карпа, чтоб как положено — на углях, — распорядился Морозов, не разглядывая даже меню. — И чтоб с дымком был, не с соусами столичными, а как у людей: с хрустящей корочкой.

Парень оживился:

— А хлеба, как водится, тёмного? С тмином, чесночком, да чтоб горячий?

— Естественно, — с видом знатока кивнул воевода. — Какая же трапеза без этого?

Я, откинувшись чуть на спинку стула, взглянул на них обоих, чувствуя, как настроение с каждой минутой становится ровнее. Усталость как рукой сняло.

— Уверяю вас, Николай Арсентевич, вы такой ухи отродясь не пробовали, — обратился ко мне воевода. — А про карпа и говорить не стоит.

— Понятно, — усмехнулся я.

— Я серьёзно, — вдруг резко сменив тон, заявил Владимир и повернулся ко мне с нарочито мрачным выражением лица. — Не вздумайте рассказывать Никифору. Он у нас гордый. Разобидится, как младенец. Решит, что мы с вами где-то на стороне едим вкуснее, чем у него в доме.

— А ведь едим, — заметил я не без лукавства.

— Вот именно! — вздохнул Морозов. — А потом он начнёт изводиться. Придумает себе соперника. Начнёт соревноваться с этим рестораном в одиночку. Изведет и нас и всю дичь в округе.

Мы оба рассмеялись. Разносчик, не смея вмешиваться, только кивнул с лёгкой улыбкой и поспешил к кухне.

— А если всерьёз, — добавил Морозов, когда мы остались наедине, — тут повар у них приезжий. Ещё при старом князе прибыл откуда-то с юга, да так с женой остался в Северске.

— Не знал, — признался я.

— Так теперь узнаете. Служба у вас такая: быть в курсе всего. Особенно кто, как и чем народ кормит. Голодный человек всегда опаснее недовольного. А сытый, да ещё и вкусно сытый, бунтовать поленится.

И сказать по правде, с этой логикой спорить было решительно незачем.

— Но Никифору ни слова, — повторил Морозов с нажимом.

Я поднял руку, будто застёгивая на молнию губы, и даже слегка щёлкнул пальцами для убедительности. Но воевода всё так же сидел, глядя на меня с выжидательной миной, нахмурившись, бровь чуть приподнята, подбородок поджат. Как учитель, который хочет услышать ответ вслух.

Пришлось вздохнуть и, глядя ему прямо в глаза, произнести:

— Обещаю сохранить нашу тайну.

Воевода кивнул, как будто удовлетворён был не столько клятвой, сколько самой формулировкой. Поставил локти на стол, сплёл пальцы и лениво осмотрел зал, будто только сейчас вдруг вспомнил, что стоит удостовериться в безопасности.

— Это правильно, — произнёс он задумчиво, — а не то мы с вами всё дальше и дальше отодвинемся от долгожданной утки в меду.

Голос у него был ровный, почти шутливый, но я уловил ту самую серьёзность, что пряталась между строчек. И когда он осмотрел зал, взгляд его скользнул по каждому из посетителей: по пожилой паре у стены, по молодому официанту, по одинокой женщине у окна с блокнотом в руках. Казалось, он видел не только лица, но и запахи, и настроение, и то, с какой ноги кто встал сегодня утром.

Я только улыбнулся про себя. Знал ведь: оценил он всё ещё на пороге. Каждого. И меня тоже, наверное.

Однако настроение моего спутника резко переменилось. Морозов помрачнел, словно тень от облака упала прямо на его тарелку, и глухо выругался себе под нос. Вышло коротко, но с такой выразительностью, что воздух будто стал на градус холоднее.

Я не сразу понял причину, но проследил за его взглядом… и всё встало на свои места.

К нашему столику, величественно, как баржа по весенней воде, плыла Альбина Васильевна. На даме было бежевое платье, аккуратное и вычурное одновременно: с золотым шитьем по вороту, высоко закрытым в азиатской манере, но с деликатным вырезом, позволяющим тонкой цепочке с полупрозрачным камнем лениво покоиться на груди. Выглядела она так, словно направлялась если не на прием к самому императору, то уж точно к его жене на чашку чая. И, что самое обидное, уверенность в её походке говорила, что она знала, что выглядит безупречно.

— Доброго денечка, господа, — пропела она голосом, в котором сиропа было больше, чем в бутылке из лавки сладостей. Остановилась рядом с нашим столиком, как будто мимо просто проходила. — Неужели вы решили откушать знатной еды? Вы выбрали отличное место. Вы позволите?

Глаза её при этом смотрели исключительно на меня, словно Морозов был просто частью мебели, пусть и массивной.

Я поймал на себе умоляющий взгляд воеводы, который всем видом демонстрировал, что готов сбежать даже через окно, если понадобится. Однако вслух он ничего не сказал, только медленно сглотнул, с показной невозмутимостью, как будто и не замечал женщины в золоте и шелках.

Не дожидаясь ни приглашения, ни одобрительного кивка, Альбина Васильевна плавно опустилась на свободное кресло, как будто он с самого начала был оставлен именно для неё. Края её платья расправились, как парус, руки изящно сложились на коленях, и она, не моргнув, продолжила так, будто разговор уже шёл, и мы были просто обязаны слушать.

— На днях тут произошёл… казус, — с намёком на скандальчик начала она, деликатно понижая голос, будто делилась тайной вселенской важности. — Несколько посетителей утверждали, что в зал выбежала крыса. Размером… с кошку. Или даже с небольшую собаку, если верить особенно впечатлительным