Ополченцы - Алексей Дягилев
Отдельного помещения для столовой в деревне не было, за пищей ходили прямо на кухню старшие команд или командиры отделений, лежачим тяжелораненым еду приносили санитарки. В общем, закусь у нас была и, собравшись вечером за общим столом, выпили по соточке разведённого спирта и приступили к приёму пищи. Свою порцию я осилил с трудом, сначала вроде пошло, а потом чуть ли не застряло на полпути. Так что дальше я только ел и пил морковный чаёк. Кто-то последовал моему примеру, кто-то вообще не стал пить, но большинство продолжили. Хотя для продолжения оставался только самогон, и того вышло по полстакана на брата. Банкет закончился довольно быстро, поев, бойцы потянулись курить, завязались неспешные разговоры в своём кругу. Народ разделился по землячествам и интересам, ну а я, походив от кучки к кучке и послушав, кто про что «поёт», убрался на свою шконку. Со всеми я перезнакомился ещё вчера, так что пока не решив «за большевиков али за коммунистов», я отделился от коллектива.
Мысли путались и метались в черепной коробке как табун мустангов по прерии. Вопросы же, которые я задавал сам себе, так и оставались без ответа. Да, я знал, интересуясь историей, что немцев на реке Нара остановят, потом начнётся общее наступление и противника погонят вспять. А вот дальше, наша 33-я армия попадёт в окружение и погибнет, не вся конечно, но большая её часть. Генерал Ефремов останется с армией до конца, выполнит свой солдатский долг, и застрелится, не желая попадать в руки врага. Случится это весной 1942-го, а на данный момент ещё осень 41-го. Что мне делать? Не знаю. Предупредить Ефремова о его судьбе? Да кто же мне поверит. Тем более зная о своей смерти, человек может наделать много ошибок, причём неисправимых. Что я мог сделать на данный момент? Один, и без оружия. Да ничего, если честно, тем более в обороне, да ещё на больничной койке. Кое-какие планы я для себя наметил. Бог конечно над ними поржёт, а вот мне было не до смеха, тем более, чтобы их осуществить, нужно было выжить. А вот с выживанием могли возникнуть проблемы… Мысли начинали скакать по кругу, и чтобы отвлечься, я пошёл покурить.
Место для курения было организовано в сенях, не дует, да и не мочит. Курить в хате нам не разрешали, да и сами мы старались не смолить в помещении. Всё-таки десять мужиков на тридцати квадратных метрах, это многовато и пахер ещё тот. Кто-то болеет и сильно потеет, у некоторых раны гноятся, да и не каждый человек когда спит, может себя контролировать, не говоря уже про сапоги, портянки и прочее. Мы, конечно, периодически проветривали помещение, но запах казармы вперемешку с больницей никуда не девался. В импровизированной курилке находилось несколько человек, и о чём-то дискутировали при свете «летучей мыши». Среди них был и разведчик — Генка Черкасов, а своим появлением я невольно прервал диспут.
— Ну что Никола, не спится? — задал он мне вполне резонный вопрос.
— Уснёшь тут с вами, — беззлобно ворчу я, скручивая козью ножку. — Ходите, дверями хлопаете, орёте не своё не наше. О чём хоть спорите?
— Да вот размышляем — Когда немец в наступление попрёт? И где ударит?
— А что тут думать, как только хорошенько подморозит, так и попрёт, а ударит с плацдармов. Кстати ты не знаешь, что за фрицы у нас за Нарой? — обращаюсь я к разведчику.
— Военная тайна, конечно, но когда за языком ходили, ганс попался из 183-й пехотной.
— Вот видишь, пехоту уже подтянули, сейчас железки свои подлатают, боеприпасов накопят и полезут.
— А когда?
— Кто же их знает, может через неделю или две, но полезут обязательно.
— А как же Москва? — это уже молодой, из нового пополнения красноармеец, который успел серьёзно простудиться на марше и сразу попал в лазарет.
— А Лёнька выздоровеет, возьмёт винтовку и погонит фрицев до Берлина.
— Я же серьёзно, товарищ сержант, — обиделся молодой парень.
— И я серьёзно Леонид. Не бывать фрицу в Москве, не пустим. — Глядя в глаза бойцу, уже без всякого намёка на юмор отвечаю я. После моих слов народ потянулся в хату, со мной остался только разведчик.
— Ты это серьёзно, насчёт нового наступления или так, свистишь?
— А я похож на свистуна?
— Судя по медали и нашивке за ранение, нет.
— Вот и я о том же. Сам-то, с какого полка будешь?
— Дивизионная разведка. А ты?
— Я в девяносто первом полку воевал, противотанковая артиллерия. Давно с передка?
— На днях зацепило, потом сразу сюда. Еле уговорил врача, чтобы дальше в тыл не отправляли.
— А меня неделю назад, под Слизнево. Чем-то по голове прилетело, очнулся через сутки, ни хрена не помню.
— Бывает. А где пропадал так долго?
— У своих артиллеристов отлёживался, пока новый командир не пришёл, он то меня к эскулапам и определил.
— Значит, советуешь тут не залёживаться.
— Ну почему. Неделя, максимум две у нас есть, а дальше уже лотерея. Сам знаешь, лучше с винтовкой в окопе, чем с голой жопой на кровати.
— Да уж. Видел я один медсанбат, когда отступали. Причём не разбомбленный, а раздавленный танками. — Генка так сжал кулаки, что аж пальцы побелели.
— Я так понял, ты из кадровых. Давно воюешь?
— С июля. Начинал в 53-й. Отступал от Днепра, потом ранение. Лечился в Москве, ну и к вам попал с пополнением. Обидно, что зацепило в первом же поиске.
— Удачно хоть сходили?
— Языка взяли, а остальное неважно.
— Понятно. Ладно, хватит мёрзнуть, пойдём в хату, отбой скоро.
Примерно в таком ключе, разговаривая со своими товарищами по палате «номер шесть», я постепенно и собирал информацию о положении дел в дивизии. На это ушла примерно неделя, тем более контингент постоянно менялся, кого-то выписывали, кто-то приходил на новенького, да и санлетучки ездили по всему фронту дивизии, забирая раненых. Ну,
