Деньги не пахнут 4 - Константин Владимирович Ежов
Её лицо чуть дёрнулось, словно от едва ощутимого укола. Правда была в том, что во время аудита Платонов действительно задавал неудобные вопросы, произносил слова с оттенком сомнения, но ни разу прямо не называл технологию фальшивкой.
Холмс, однако, решила упростить смысл, словно выпрямить многослойную фразу до грубого обвинения.
– Когда постоянно повторяешь "невозможно", это звучит как обвинение во лжи, – произнесла она с едва заметным раздражением.
Платонов склонил голову, позволив свету мягко скользнуть по скулам.
– Значит, прозвучало неправильно. Хотелось сказать, что это невероятное достижение, но, видимо, выразился неловко. Приношу извинения, – слова текли спокойно, почти ласково.
Он сделал паузу, позволив ей осесть, а потом добавил, уже увереннее, с лёгкой улыбкой:
– Когда-то полёт на Луну тоже считался невозможным. Но человечество взяло и сделало это. То же самое и с вами: превращение невозможного в возможное – это ведь и есть чудо науки.
В голосе Холмс прорезалась тень раздражения. Её взгляд, обычно холодный, теперь стал жёстче. В воздухе почувствовалось напряжение, как перед грозой.
– Не только технологии, – произнесла она после короткой паузы. – Вся манера проверки… была слишком настойчива. Такое впечатление, что доверия не было вовсе.
– Доверия? – прозвучал мягкий, почти растерянный отклик. – Всё делалось по инструкции.
– Обычно доверяют. Не требуют доказательств на каждый пункт. Вы настояли даже на оргструктуре компании, на отчётах по увольнениям, проверяли каждую цифру. Сложилось ощущение, будто мы что-то скрываем.
Холмс опустила взгляд, изображая усталость, и тихо добавила:
– Было ощущение, что целью было вовсе не инвестировать, а найти повод отказаться.
Её голос стал тоньше, дрожал, как натянутая струна. В этом дрожании звучала обида – тщательно поставленная, но убедительная. На лице Киссинджера появилась морщина интереса, за столом повисла настороженность. Взоры обратились к Платонову.
Сергей чуть склонился вперёд, вежливо, с виноватой улыбкой, как человек, понявший, что слишком усердствовал.
– Понимаю, могло показаться чрезмерным. Но документы действительно были неполными, приходилось запрашивать уточнения. Возможно, из-за этого сложилось ощущение недоверия. Прошу прощения, если создал неудобство.
Слова прозвучали искренне, тёпло, как мягкий компресс. Никакой защиты, никакого оправдания – только простая человеческая уступчивость.
И в тот миг воздух будто изменился: раздражение Холмс стало заметнее, чем её правота.
Тишина за столом снова уплотнилась, и в этом звенящем безмолвии пахло вином, духами и… началом развязки. Где-то в углу тихо потрескивала лампа, а за окнами шелестел дождь – ровный, как дыхание кого-то, кто старается не выдать себя. Директора сидели по одну сторону длинного стола, блестящего, как натёртая до зеркала чёрная кость. Каждый из них казался частью механизма: ровные лица, тихие жесты, мерцание очков в свете софитов.
Холмс держалась прямо, холодная и собранная, словно статуя, выточенная из хрусталя. На губах блеснула быстрая улыбка – короткий всполох триумфа, мгновенная искра победы. Но уже через секунду выражение лица смягчилось: взгляд ускользнул в сторону, в угол комнаты, где не было никого, а в голосе зазвучала печаль.
– У компании есть недостатки, – произнесла она негромко, почти шёпотом. – Но всё это началось не из жадности и не ради славы. Просто было нужно сделать то, чего так не хватало одному человеку. У моего дяди был рак, и если бы анализ позволял обнаружить болезнь раньше, он бы, возможно, жил.
В воздухе запахло миндалём и вином. Несколько человек кивнули с сочувствием. История, выученная до последней интонации, сработала как часы.
Сергей Платонов чуть наклонил голову. За внешней вежливостью под кожей пробежала тень усмешки. "Дядя", "болезнь", "мечта" – все эти слова звучали слишком гладко, словно отполированные рекламным отделом. Но наружу не прорвалось ни намёка на сомнение: на лице отразилось участие, в голосе – мягкая серьёзность.
– Ваше стремление понятно, – сказал он спокойно. – Потеря близкого человека всегда становится тем огнём, который не гаснет. Отец тоже ушёл слишком рано – болезнь, что прорастала в нём с родины. Позже всё это вернулось к нему – редкая форма рака, от которой врачи лишь разводили руками. С тех пор всё, что делается, направлено на лечение таких редких заболеваний.
В голосе Холмс мелькнула искорка подозрения. "Редкие болезни?" – в её взгляде скользнул вопрос. Платонов уловил это движение и продолжил, будто невзначай.
– Компания RP Solutions, которую представляю, основана фондом по исследованию редких заболеваний. Это не коммерческая структура – цель одна: найти способ лечения болезни Каслмана. Ежегодно в мире едва пять тысяч больных, и каждый из них живёт в ожидании чуда.
Он поднял глаза и встретился взглядом с Холмс.
– Именно поэтому проверка была такой скрупулёзной. Чтобы убедиться, что устройство "Ньютон" можно внедрять в клинические испытания. Это не недоверие, а необходимость.
Слова прозвучали уверенно, чисто, будто вымытые дождём. Тишина после них была плотной, как в церкви.
Киссинджер, что до этого сидел неподвижно, чуть подался вперёд. В его взгляде загорелся интерес.
– Значит, планируете использовать прибор в полевых условиях?
– Именно так, – ответил Платонов. – Инвестиции делаются не ради отчётов. Клиент хочет испытать устройство уже в этом году. Поэтому стандарт проверки выше, чем у других. Отсюда и настойчивость, которая, возможно, показалась грубостью.
Киссинджер хмыкнул, уголки губ дрогнули. За столом пробежал лёгкий ропот. Холмс опустила глаза, будто что-то потеряла на дне бокала.
Платонов продолжил, чувствуя, как внимание всего зала снова сосредоточилось на нём:
– Поэтому и был интерес к предыдущим клиническим испытаниям Theranos. Говорили, что компания сотрудничала с несколькими фармацевтическими гигантами, но публичных результатов нигде нет. Хотелось понять, как они прошли.
Ненавязчивая фраза легла в воздух спокойно, но под ней прятался крючок. За столом кто-то кашлянул.
– Все испытания отменили, – неожиданно сказал один из директоров. – Ни одно не завершилось.
Платонов медленно кивнул.
– Можно спросить, по какой причине?
Он тут же прикусил губу и добавил мягко:
– Простите, возможно, вопрос слишком прямой. Просто это важно для планирования внедрения.
Киссинджер улыбнулся – добродушно, с оттенком понимания.
– Вот, значит, откуда недоразумение.
И напряжение в воздухе растворилось, будто кто-то распахнул окно. Теперь история о "слишком настойчивой проверке" выглядела не как вызов, а как результат чрезмерного рвения. Всё, что звучало как обвинение, превратилось в подтверждение добросовестности.
На поверхности вина дрогнула тёплая искра света, а в глазах Холмс впервые мелькнула настоящая усталость. Помещение словно потяжелело от напряжения. Воздух, густой и неподвижный, пах чем-то стерильным – смесью кофе, металла и старых бумаг.
