Военный инженер товарища Сталина 1 - Виктор Жуков
— Что за Хрущевы, Брежневы, Булга…?
— Булганин. Это не важно. Итог всему — никогда нельзя брать с собой что-то из прошлого. Усек, боец невидимого фронта?
Борька долго думал весь вечер. Когда вернулись с работы конструкторы и все уселись за стол обсудить завтрашние планы, он тихо шепнул на ухо:
— А ты, если будешь возвращаться назад, тоже попадешь уже не к своим людям?
Я на миг опешил. Давно забыл о беседе, а он, видать, помнил весь вечер.
— Ты о чем?
Штат бюро рассаживался за стол. Хозяйка хлопотала на кухне, подавала закуску. Все гомонили, делились прожитым днем, проведенной работой. В избу набилось человек десять. Курили, смеялись, сверяли чертежи.
— Я о том твоем писателе, что про бабочку написал.
Теперь я вспомнил и хохотнул.
— Понравилось?
— Ни черта я не понял, конечно. Но… когда отправишься в свое время, прихватишь меня с собой?
И умоляюще округлил глаза, пустив мнимую слезу. Признался, паршивец:
— Уж очень к тебе привязался. Лёшка пропал. В деревне у меня никого нет. А с тобой — хоть на край света! Хочу жить в твоем времени.
Опять вспомнил Лёшку. Что ж… Делать нечего. Я давно собирался ему рассказать. Борька должен знать правду. Дело в том, что где-то с неделю назад меня подозвал Илья Федорович. Не помню, по-моему, мы возились в одном из ангаров, налаживая автоматические створки корзин для дронов. Поманив взглядом к себе, начальник с горечью поведал мне судьбу Алексея. При каждом удобном случае я не переставал напоминать ему, чтобы он навел справки у Власика. Тот по своим инстанциям, там по своим, через штабы полков и дивизий — так и нашли Алексея. Точнее, не его самого, а информацию, что осталась о нем.
— Крепись, Саня, — пожал он мне руку. — Твой друг был замучен в гестапо. В одном из эйнзацштабов Розенберга. — Сжал горестно мне плечо. От внезапности я едва не пустил слезу. Был готов к этому, ведь Лёшка пропал без вести. Но как-то обрушилось все одним махом, одними его словами: — Понимаю тебя. Ведь это он вытащил тебя из воронки, когда растворилась твоя барокамера?
— Он, — скорбно выдохнул я. — Они с Борькой были первыми, с кем я познакомился в вашем мире. Он стал тогда мне другом.
Илья Федорович понимающе кивнул. Я оглянулся, нет ли поблизости Борьки.
— Не бойся, — понял начальник. — Я ему не скажу. Сам поставишь в известность, как придет подходящее время.
— И когда вы узнали?
— Сегодня. Как всегда звонил Власику. Отчитывался о ходе работ. А он, к удивлению, не забыл нашу просьбу, искать по всем фронтам твоего друга.
— И нашел?
— Представляешь себе, нашел. Не его самого, разумеется, но его пребывание в застенках гестапо. Через какие-то там третьи-пятые-десятые руки, до Власика дошла информация. Помнишь, как мы были одно время недалеко от Карельского перешейка?
— О, господи! — вырвалось у меня со слезами. — И Лёшка был в то время почти рядом?
— Увы. Да. По ту сторону фронта томился в подвалах эйнзацштаба. С каким-то пилотом нашей авиации. Можно сказать, рукой подать.
— И мы не знали… — бессильно опустил я руки. На глаза навернулись слезы. — Удалось разузнать, каким образом он погиб?
— Удалось. Власику доложили, что в тот момент, когда мы наступали по всей линии Карельского перешейка, там, на той стороне оккупированной территории, производились нацистами какие-то секретные эксперименты с новым биологическим оружием. Вот Алексей с тем пилотом и стали им в качестве подопытных кроликов. Прости, Саша. Ты просил узнать, Власик помог. Ему, а не мне скажешь спасибо.
Этот разговор был неделю назад. Теперь мне предстояло рассказать все Борису.
— Пришло время, друг мой, чтобы ты узнал о нашем Лёшке.
Он округлил глаза, уже догадавшись по моему тону, что весть будет печальной.
Я передал разговор с Ильей Федоровичем. Упомянул Власика. Борька долго молчал, когда я закончил. Гладил диск автомата. Курил. Смотрел в темноту двора. Нас позвали за стол. Краем глаза я заметил, как Илья Федорович кивнул мне из комнаты. Он все понял, что настала минута, когда мне пришлось поведать о друге. Внутри столовой все гомонили, чокались кружками. Илью Федоровича вызвали к телефону. Проходя мимо нас по крыльцу, он ободряюще положил руку на плечо Борьке.
— Крепись, друг мой. Мы все теряем в этой войне своих близких и родственников.
— Он был героем, — совсем по-детски всхлипнул Борька, утирая скупую мужскую слезу. — Как он умер?
— Был отравлен каким-то новым газом. Нацисты разрабатывали его, но, по слухам, сами стали жертвой своего же эксперимента. Налёт нашей авиации разбомбил там цистерну с цианидом. Вот все и подохли. Но Алексей с пилотом были уже мертвы незадолго до этого. Вечная память вашему героическому другу! Его наградят посмертно. Николай Сидорович позаботится, чтобы разыскали и подняли все его документы.
С этими скорбными словами ушел. В избе шумно ужинали. Собрался весь штат нашего бюро. Королев, Костиков, Яковлев, Ильюшин, Лавочкин, еще пять ведущих конструкторов страны — весь цвет инженерной техники собрался сегодня внутри. Из соседней комнаты доносился голос Ильи Федоровича. На проводе была Москва.
К крыльцу спустился мой помощник, майор Гранин. Он уже встал, выздоравливая от простуды. Пришлось рассказать и ему. Алексея майор не застал, как, впрочем, и моего первого помощника-писаря Семена. Но из постоянных наших с Борькой бесед и воспоминаний, любил и уважал Лёшку заочно. Все мечтал когда-то встретиться с ним, никогда не верил, что тот пропал бесследно. И вот теперь наш Лёха нашелся. Но, увы, не в том качестве, как мы мечтали втроем.
Немного посидев, покурив, мы примкнули к остальным нашим коллегам. За столом царило веселье. По рукам передавались кружки, по кругу ходили чертежи и эскизы.
Следующий день прошел в работах и планах на будущее. Развивали внедрение в войска новый проект корзин для БПЛА. В ангарах трудились три десятка специалистов-техников. Обедали в общей столовой. Играл патефон. Погода стояла чудесная.
— На неделе запустим твою разработку в производство, — отчитался Павел Данилович. — В Москве уже знают. Звонил Мехлис. Илья Федорович послал
