Воронцов. Перезагрузка. Книга 9 - Ник Тарасов
— А работает? — перебил я спор.
— Работает, — буркнул Савелий. — Только громко маленько. Три дня делал. Один — чертежи, два — сборка. И дёшево. Если на поток поставить, штампы для шестерен сделать — можно по три штуки в день клепать.
— Три в день, — повторил я. — Против одной в неделю у ювелира. Заводи.
Савелий взял ключ — здоровенный Т-образный ворот, похожий на тот, которым гайки на колёсах крутят. Вставил в гнездо.
ХРРУМ… ХРРУМ… ХРРУМ…
Звук завода напоминал скрежет мельничных жерновов. Пружина натягивалась с видимым усилием. Савелий, крякнув, сделал последний оборот и отпустил стопор.
БАМ-БАМ-БАМ-БАМ!
Мастерская наполнилась грохотом. Рычаги, которые должны были бить по кристаллам, лупили так, что верстак вибрировал. Это было не тиканье ювелирного механизма. Это был марш железных солдат по брусчатке. Громкий, резкий стук заполнил мастерскую. Шестерёнки скрипели, словно телега по сухой дороге. Весь механизм вибрировал на столе.
— Господи помилуй, — Григорий поморщился, прикрывая ухо ладонью. — Савелий, ты же оглушишь нас! Такое в гостиную не поставишь — гости разбегутся, подумают, что канонада началась! Да это же не механизм, а паровой молот! Люди спать не смогут.
Ванька в углу снова прыснул, уткнувшись лицом в рукав. Даже Семён, обычно поддерживающий любые эксперименты, смотрел на лязгающего монстра с сомнением:
— Егор Андреевич, ну правда… Грубовато вышло. И вибрация сильная. Кристаллы не покрошатся от таких ударов?
Я молчал, слушая ритм. БАМ-БАМ-БАМ. Ритм был ровный. Чёткий. Мощный. Я положил ладонь на железную раму. Вибрация отдавалась в руку, но ход был стабильным. Никаких заеданий.
— Кристаллы мы на кожу посадим, потолще слой сделаем, — ответил Савелий, защищая своё детище. — Зато пружина мощная, три часа отходит как миленькая. И ломаться тут нечему. Тут ось в палец толщиной!
— Да уж, — съязвил Григорий. — Только весит оно четверть пуда. Лампу на потолок вешать придётся на цепях, как якорь.
— Савелий, останови, — попросил я.
Кузнец нажал на грубый рычаг тормоза. Лязг прекратился.
— Сколько времени ушло на изготовление? — спросил я, хотя уже знал ответ.
— Три дня, — подтвердил Савелий, всё ещё глядя исподлобья на Григория. — И это мы первый раз делали, прикидывали.
Я поднял руку, призывая к тишине.
— Гриша, ты был в кузнечном цеху? — спросил я. — Там молоты бьют так, что зубы крошатся. На фоне заводского шума это тиканье никто даже не услышит. А для ночных смен… пусть тикает. Ритм задаёт. Спать не даст.
Григорий вздохнул:
— Егор Андреевич, скорость скоростью, но эстетика… Граф Строганов, поди, привык к изящным вещам.
— Граф Строганов, — медленно произнёс я, — владеет заводами. А на заводах, Гриша, эстетика — дело десятое. На заводе — место суровое. Там пыль, там копоть. Там уставшие рабочие с мозолистыми руками, которые к нежностям не привыкли. Там может лестница пошатнуться, там может инструмент упасть.
Я взял тяжеленный механизм обеими руками. Он был действительно массивным, килограмма на три-четыре.
— А теперь, господа, проведём эксперимент, — сказал я, глядя на мастеров. — Которого ювелирное изделие точно не переживёт.
Я поднял механизм на уровень груди. Савелий охнул. Григорий вытаращил глаза:
— Егор Андреевич, вы что⁈ Что вы делаете⁈
— Стресс-тест, — спокойно ответил я. — Имитирую падение с высоты. На заводе случается всякое. Уронили, ударили, наступили. Механизм должен выдержать.
— Но… — начал Григорий.
Я разжал пальцы.
Тяжеленный кусок железа рухнул вниз.
БАБАХ!!!
Удар о деревянный пол был таким, что доски жалобно скрипнули, а с потолка посыпалась пыль. Ванька в углу икнул от испуга. Савелий зажмурился, словно я ударил его самого. Мастера шарахнулись в стороны, как от взрыва.
Механизм подпрыгнул, перевернулся на бок и замер. Одна из стальных полос рамы слегка погнулась. На полу осталась глубокая вмятина.
Тишина повисла в мастерской. Мёртвая, звенящая тишина.
— Ну вот, — убитым голосом произнёс Григорий. — Сломали.
Я молча наклонился и поднял механизм. Отряхнул с него опилки. Корпус был помят. На одной стороне — здоровенная вмятина. Погнутая рама? Ерунда. Но оси — на месте. Шестерни целы.
— Савелий, — сказал я, протягивая ему «убитое» устройство. — Заводи.
Кузнец смотрел на меня как на сумасшедшего. Он дрожащими руками взял своё творение, осмотрел со всех сторон, покрутил в руках, поставил на верстак (теперь уже кривовато из-за погнутой ножки) и вставил ключ.
ХРРУМ… ХРРУМ…
Звук был прежним. Никакого скрежета сломанных зубьев.
Он отпустил тормоз.
БАМ-БАМ-БАМ-БАМ!
Монстр ожил. Он лязгал так же громко, так же уверенно и так же ритмично, как и до падения. Погнутая рама никак не мешала вращению валов. Барабан крутился, рычаги поднимались и падали, шестерёнки скрипели.
Лица мастеров вытянулись. Семён присвистнул:
— Невероятно. После такого падения ювелирный развалился бы на части.
Фёдор взял механизм в руки, попробовал покрутить барабан пальцем. Тот крутился, хоть и с усилием:
— Пружина не лопнула. Шестерёнки на месте. Даже оси не погнулись.
Даже Григорий перестал морщиться и посмотрел на груду железа с невольным уважением.
— Видите? — я перекричал грохот механизма. — Вот это нам и нужно!
Я жестом велел остановить машину.
— Слушайте меня внимательно, — заговорил я, обводя взглядом свою команду. — Ювелир пусть делает механизмы для княгинь, для кабинетов министров и для бальной залы градоначальника. Там нужна тишина, красота и латунь. А это… — я хлопнул ладонью по тёплому металлу, — это будет сердце наших заводов. Плюс поместим их в деревянные ящики, плотные. Можно обить войлоком, чтоб звук приглушал — будет в два-три раза тише.
Савелий Кузьмич расплылся в широченной улыбке, его борода встопорщилась от гордости.
— Это наш «промышленный стандарт», — продолжал я, входя в раж. — Он дешёвый. Его можно починить молотком. Если рабочий уронит его со стремянки, он поднимет его, отряхнёт и повесит обратно. И он
