Помещик - Михаил Шерр

— Нет! — слишком быстро сказал я. — То есть… не сейчас. Мне нужно собираться в дорогу.

Она пожала плечами.

— Как хочешь. Но помни — если когда-нибудь вернёшься в Париж, твоя Мадлен будет ждать тебя.

«Надеюсь, что не дождётся», — подумал я, провожая её до двери.

Когда она ушла, я упал на постель и потёр виски. Голова болела — то ли от недосыпа, то ли от стресса, то ли от отвращения к ситуации, в которой оказался.

«Что за мерзавец был этот Александр? — размышлял я. — Молодой человек не самой дурной наружности, из благородной семьи, с неплохим образованием — и при этом пользовался услугами такой… особы. При том что в Париже полно действительно красивых и элегантных женщин».

Впрочем, красивые и элегантные женщины стоят дорого. А у Александра, судя по всему, денег уже не водилось. Отсюда и такой выбор последних подруг.

«Ладно, — решил я, — главное, что теперь эта проблема позади. А в будущем нужно быть осторожнее. Особенно в отношении здоровья».

Потому что время такое, что венерические заболевания — это не шутки. Антибиотиков нет, лечение примитивное, а последствия… лучше не думать о последствиях. Сифилис в девятнадцатом веке был настоящим приговором. Медленным, мучительным приговором. Это одно из немногих знаний о времени куда я попал.

Нужно при первой же возможности показаться врачу. Проверить, не «подарил» ли мне мой предшественник что-нибудь на память.

В дверь постучали снова. Я вздрогнул — неужели Мадлен вернулась? Но голос был другой.

— Барин, это я, Степан.

— Входи.

Степан появился в дверях с озабоченным лицом.

— Как дела с вещами? — спросил я.

— Продал почти всё, барин. Пистолеты ваши, часы, кольцо с печаткой. И ещё кое-что из одежды.

— Сколько выручил?

— Триста франков с небольшим, барин. Немного, конечно, но на дорогу должно хватить.

Триста франков плюс те немногие деньги, что остались после визита Мадлен — всего около четырёхсот. Не густо, но доехать до России должно хватить. Особенно если ехать в собственном экипаже, а не нанимать почтовых лошадей.

— А экипаж в порядке?

— В порядке, барин, — мой вопрос похоже Степана даже обидел. — Лошадки, правда, не очень — старенькие и худоватые. Но до дома довезут.

— Отлично. Собирайся, едем.

— Сейчас, барин? Может, лучше завтра с утра пораньше?

— Сейчас, мы и так должны были еще вчера уехать. Чем быстрее мы покинем Париж, тем лучше.

Степан кивнул и исчез. А я принялся складывать свои немногочисленные пожитки. Особо складывать было нечего — пара смен белья, ещё один сюртук, книга какого-то французского поэта и несколько писем. Всё поместилось в небольшой саквояж.

Последнее что я сделал — написал письмо парижскому приятелю Шарлю. Ему я должен больше всех и после визита Мадлен теперь опасаюсь уезжать по-английски — не попрощавшись.

Обещать, не значит жениться. Хотя я на самом деле планирую прислать деньги всем кому остаюсь должен.

Через час мы уже выезжали из Парижа. Экипаж действительно был не ахти какой — старая карета, видавшая лучшие дни, запряжённая парой усталых кляч. Но это было лучше, чем пешком.

Степан сидел на козлах, управляя лошадьми, а я устроился внутри кареты и смотрел в окно на проплывающие мимо парижские улицы.

«Увидеть Париж и умереть», — вспомнил я слова Эренбурга. «Ну, Париж я увидел. Теперь главное — не умереть, надеюсь Шарль и другие не снарядят мне вслед полицию или каких-нибудь своих друзей».

Город медленно остался позади. Впереди была дорога домой. В Россию, которую я знал только по книгам, но которая теперь стала моей родиной.

* * *

Францию мы покинули без проблем, но путь в Россию оказался долгим и утомительным. Европейские дороги 1840 года были далеко не такими, как я представлял. Булыжные мостовые в городах, грунтовые колеи между ними, а после дождя — непролазная грязь.

Мы ехали медленно, делая остановки в каждом более-менее крупном городе. Ночевали в придорожных трактирах, ели простую еду, меняли подковы лошадям. Степан оказался хорошим кучером и неплохим компаньоном — он знал дорогу, умел торговаться с трактирщиками и конюхами, и вообще был человеком практичным и надёжным.

Деньги несмотря на всю экономию достаточно быстро кончались и я с ужасом думал, что придется обращаться за помощью к кому-нибудь русскому посланнику. Почему-то я уверен, что это не очень хорошо в моей ситуации.

Через три недели мы добрались до Саксонии. Точнее, до того места, которое должно было быть Саксонией согласно карте.

— Степан, — позвал я, разглядывая дорожную карту, — мы где находимся?

— А бог его знает, барин, — честно ответил Степан. — По-моему, где-то возле Дрездена.

— Возле Дрездена? — я ещё раз внимательно изучил карту. — А как же Берлин? Мы же должны были проехать через Берлин!

— Должны были, барин, да только дороги тут такие — хрен разберёшь, куда ведут. Вот и промахнулись маленько.

Промахнулись. От Берлина до Дрездена больше ста километров, а он говорит — промахнулись маленько.

— Ну да ладно, — вздохнул я. — Главное, что не в сторону Швейцарии поехали. Дрезден тоже на востоке, оттуда тоже можно добраться до России.

— Конечно можно, барин. Дорога одна — на восток, к границе.

В этот момент над нами собрались тучи, и хлынул дождь. Не просто дождь — ливень, какой бывает только в самых неприятных снах. Вода лилась с неба потоками, дорога мгновенно превратилась в месиво из грязи и луж.

— Барин! — крикнул Степан с козел. — Дальше не проедем! Колёса увязли!

Я высунул голову из кареты. Действительно, колёса ушли в грязь по самые оси. Лошади тянули изо всех сил, но карета стояла как вкопанная.

— Что будем делать?

— Ночевать здесь, барин. Утром, когда грязь чуть подсохнет, попробуем выбраться.

Делать было нечего. Мы привязали лошадей к ближайшему дереву, накрыли их попонами, а сами забрались в карету.

— Барин, — сказал Степан, устраиваясь на переднем сиденье, — тут вам не Россия. Здесь лошадей уведут, не успеешь «мама» сказать. Караулить надо.

— Хорошо. Будем караулить по очереди.

Ночь прошла беспокойно. Каждые два часа мы менялись — один спал, другой следил за лошадьми. К счастью, никто не пытался их украсть, но выспаться толком не удалось.

Утром дождь прекратился, но грязи меньше не стало. Колёса кареты по-прежнему сидели в земле намертво.

— Ну что, Степан, попробуем