Смерть на обочине - Евгений Васильевич Шалашов

Наверное, я и на самом деле был рад. И радость перемешивалась с некоторой неловкостью. Все равно, что общаешься с мужем своей любовницы, а он, бедолага, не подозревает о ее измене. У меня такое в жизни было один раз (до встречи с Ленкой), с тех пор зарекся иметь дело с женщинами, с чьими мужьями знаком.

Я собрался войти в дом, но Петр Генрихович остановил.

– Иван Александрович, у меня к вам просьба, – смущенно сказал он. – Вы мне не одолжите денег? Рублей сто, можно сто пятьдесят, а лучше двести. Свадьба, сами понимаете, венчание, куча расходов, а у меня все деньги на школу ушли.

И что, этому голодранцу отдавать свою женщину? Все Натальино приданое, о котором она мне как-то хвалилась, на содержание семьи уйдет, а он свое жалованье в школу будет вкладывать? Образование должно государство финансировать, а не земства и не «строители». А хороших женщин следует отдавать в хорошие руки.

Впрочем, не в деньгах счастье. По крайней мере, мясом джентльмен обеспечит. Наловчится моя Наталья и зайцев щипать, и с уток шкуру снимать.

Вообще, деньги в долг давать не люблю, равно как и сам не беру. Есть люди, которые отдавать не спешат, а иной раз и вообще свои долги прощают. Не скажу, что часто и на много влетал, но есть приятель, замыливший три косаря, второй – «позабывший» вернуть две тысячи. Немного, конечно, но все равно неприятно. Дам Петру Генриховичу, а он возьмет, да и не отдаст. Скажу, что лишних денег у меня нет.

Но вместо этого спросил:

– Хватит вам двух сотен? У меня три есть, могу дать.

– Три – это много, – рассудительно сказал Литтенбрант. – Возьмешь больше, больше и отдавать придется. Две сотни я как-нибудь и отдам, а три посложнее будет. Если на слово мне не верите, расписку вам напишу. Только отдам не сразу, а постепенно. В следующем году моя морока со школой закончится, с деньгами полегче будет. Стану вам по двадцать рублей в месяц возвращать.

Придется идти за деньгами. Обидно будет, если Петр Генрихович долг не вернет, но что поделать? Расписку брать не стану, переживу. Все-таки не каждый день любовниц замуж приходится выдавать.

Глава двадцатая

Приносить помощь людям

Наталья, придерживая одеяло на груди, приподнялась на локте и спросила:

– Ваня, а я дура?

– Почему сразу дура? – удивился я.

Моя любовница до сих пор меня стесняется. Ладно, что соглашается снимать ночную рубашку, но вначале сопротивлялась. В бане, правда, где мы с ней парились несколько раз, стеснение пропадало. Но там баня, и все мои поползновения пресекались на корню.

– Я не только дура, но и распутная женщина, – заявила хозяйка.

– Стоп, голубушка. Давай, прекращай самобичевание, толком скажи – ты дура либо распутная женщина? Определись.

В принципе, распутные женщины тоже бывают дурами, но не упомню, чтобы хоть признавались вслух.

– И то, и другое. Ведь не хотела так быстро за Литтенбранта замуж выходить, думала еще месяца три поволокитеть, а взяла и дала согласие. Дала, да в этот же вечер с тобой в постель улеглась. Так кто я после этого?

Подумаешь, дала. Ему слово дала, а мне… Мне просто дала. Только бы вслух такую пошлость не брякнуть.

– Наташа, ты просто красивая и молодая женщина, соскучившаяся по мужской ласке, – попытался успокоить я женщину. – Все-таки природу не обмануть. Прости за нехорошее сравнение – за семь лет желание накопилось, а теперь оно все вылезло. Если бы ты семь лет вела э-э… супружеский образ жизни, ничего бы не было. Чисто формально ты никого не предала, не изменила. Клятвы верности не давала.

– Ох, Ваня, глупости ты говоришь, – вздохнула Наталья, прижимаясь к моей груди. – Если я замуж пообещала выйти, какие еще клятвы нужны?

– Кстати, ты же и на самом деле позже хотела согласие дать. Что вдруг нашло? – поинтересовался я.

– Понимаешь, Петр Генрихович так красиво о школе рассказывал, а еще он решил, что уроки истории и географии сам будет вести, без жалованья. Дескать – глобус теперь есть, а рассказать о мире сумеет. И что-то такое на меня нашло – думаю, вот я тут, в довольстве, а человек старается, пользу приносит. Решила, что надо с ним рядом быть, помогать.

Интересно, какие книги читала Наталья Никифоровна, кроме любовных романов? Не исключено, что и Тургенева с Чернышевским. Или еще что-то. Начиталась, небось, о необходимости любого образованного человека приносить пользу обществу. Но от красивой женщины польза в самом факте ее существования. Красивые женщины нам жизнь украшают. Какая еще польза нужна?

– Что ж, дело хорошее, – одобрил я. – Тебе тоже можно в школе что-то преподавать.

– Вань, что я преподавать-то стану? – удивилась Наталья Никифоровна. – Меня саму русскому языку с арифметикой маменька учила, а французскому – пленный француз. Я же тебе говорила, что на гувернеров денег не было.

– Меня же ты учишь, я даже книги на иностранном языке читать научился.

– Так то тебя, – усмехнулась женщина. – А крестьянским детям французский язык зачем? Французов они ни в жизнь не увидят, а между собой разговаривать по-русски сподручнее.

– Проводи не уроки, а часы внеклассного чтения, – посоветовал я. – Поговори с учителем, решите – что он на уроках станет давать, а что ты. Если дети Пушкина с Лермонтовым получше узнают, да Тургенева с Толстым, чем плохо? Или! – пришла мне в голову блестящая мысль. – Почему бы тебе при школе не организовать библиотеку? И сама будешь при деле, и людям польза – не только детишкам, но и взрослым. Станешь книги выдавать и о книгах рассказывать.

– Иван, так, чтобы библиотека была, книги нужны, – хмыкнула Наталья.

– Милая, сразу ничего не бывает, – наставительно сказал я. – Все начинается с начала. Возьмешь что-нибудь из библиотеки мужа, пару своих книг добавишь. Наверняка у Петра Генриховича что-то есть. Я по книжным лавкам пробегусь, прикуплю что-нибудь. Вот оно и начало положено. Еще могу папеньке написать – может, из Новгорода что-то пришлет? А там, глядишь, соберется настоящая библиотека. И лучше на руки книги не выдавать, пусть там и читают.

– Ваня, ведь и на самом деле может что-то толковое получиться, – задумчиво сказала хозяйка. – А теперь спать иди.

Кивнула в сторону выхода, потом попыталась подтолкнуть, а одеяло сползло, обнажая грудь… Красивая, кстати. Ну да, я ведь уже об этом говорил.

– Вань, ты же говорил, что день завтра трудный? И нельзя так много! Ах ты негодник…

Очень даже