Чëрный Выброс: подкритическая реактивность - Радислав Лучинский
Третий вид считок па скучно-научному называется "произвольное направленное взаимодействие с локальными информационными блоками". В эту категорию попадают все телепатические разговоры, обмен "из мозга в мозг" впечатлениями и воспоминаниями, анализ ноосферы отдельных мест, предметов (Например, улик в милиции) и даже попытки определить, не вскрывая упаковки, свежесть тортика и всхожесть семян. И под словом "считывать" чаще всего имеется в виду именно это.
А четвëртое — как раз Поиск.
В отличие от импульса и резонанса Поиск — это напряжение и труд, труд и напряжение. Это бессонные ночи и одержимость, метания и сомнения. Необходимость раз за разом швырять сознание в мерцающую зыбкую пустоту и замирать в нетерпении — дрогнет ли стрелка. Это охота на озарение, которая, как любая охота, не обязательно заканчивается удачей. Арсений Никитич сказал как-то, что Поиск похож на искусство скульптора — разгляди в бесформенной глыбе будущий образ и медленно, осторожно извлекай его оттуда чëрточку за чëрточкой, деталь за деталью. И не дай небо сделать хоть одно неверное движение и ваятелю и "эфирщику" — весь предыдущий труд мигом пойдёт насмарку!
Начинающих Поисковиков в Зоне определяют просто. Берут возможного кандидата и показывают карточки с названиями, которые знакомыми испытателю, но абсолютно неизвестными новичку. И смотрят: сколько и чего испытуемый способен за определëнное время в ноосфере накопать. Без подсказок и справочников, разумеется. Или просят газетную заметку, не читая, по одним нескольким ключевым словам пересказать. Примерно так же выглядят и последующие упражнения для тех, у кого поисковые способности обнаружены — будь добр точно описать целое, оттолкнувшись мыслью и чутьём от маленькой части.
И Рэйден и Сэнед на недостаток способностей пожаловаться не могли. Разве что "подсолнечный" резонанс светлоярскому активити давался плохо, потому что он всегда был слишком сосредоточен на собственных переживаниях и ощущениях. Инопланетный быстронейтронник вообще сочетал талант "эфирщика" и блестящие аналитические способности, во всяком случае, "эпицентровцы" его за это наперебой хвалили. Для такого сильного дуэта, казалось бы, вообще нет невыполнимых задач, но…
Но станция Исса все дни с рокового третьего сентября не иначе как откровенно издевалась над светлоярцами. Рэй и Сэнед пытались мысленно штурмовать её всеми известными им способами, по пути изобретя парочку новых. Измучились, выпили неимоверное количество чаю и измотали столь же неимоверное количество нервов себе и окружающим. Но результат по-прежнему оставался нулевым. Ни Иссы, ни Майтирэна. Ни координат, ни подробностей. Впрочем, у всех остальных, кому товарищ Хрусталëв поручил заниматься этим, результаты были ничуть не лучше.
Вот и сегодня два мыслящих реактора сидели вдвоём у Рэя в комнате, усталые, встрëпанные и злые с самого утра. Ну, ладно, условного утра. День для Рэйдена, завзятого полуночника, если не надо в школу, начиналось не раньше одиннадцати. А вот Сэнед, привыкший вставать рано, успел поработать часа четыре ещё до того, как светлоярец соблаговолил продрать глаза. Угу. "Поработать!" Побиться головой о невидимую стену, скорее уж. Ничего! Ровным счётом ничего, кроме того немногого, что было и так известно ещё в первый день всей этой истории.
— Блин с трансуранидами, хочется пойти и застрелиться! — прошипел Рэйден, вынырнув из сосредоточения и растирая начинающие болеть виски, — Благо, слава Храму, есть из чего! Я ненавижу Иссу эту твою!
— Ты есть канально-импульсивный, — бэ-энчик успокаивающе погладил старшего друга по руке, — Очень эмоциональный есть. А надо чтобы быть спокойный совсем. И не застреляться, а то будешь совсем мëртвый и страдать!
Рэй улыбнулся, мученически, но искренне. Всё-таки сэнедов ретранслятор — это нечто! А ещё, пожалуй, очень здорово, что Сэнед совсем не стесняется нежности. В отличие от самого светлоярца.
— Да не застрелюсь я, куда я денусь? Ты иногда прямо как маленький!
— Я не маленький, — покачал головой Сэнед, — У активити же внешность условно. Активити как ребëнок может смотреться быть. А сам большой. Я глядусь как детей, но я же взросл. Как разум взросл, все знать. Я науку делать, как же я маленький?
Он вздохнул и договорил совсем тихо:
— Хотя я, наверно бы хотел, как маленький. Я игрушк люблю.
— А я детские книжки читаю, — признался в ответ Рэйден, — Сказки и легенды всякие. Ой, кстати, я ж тебе книгу одну собирался дать! Твой этот ретранслятор позволяет уже читать по-русски?
— Только ноосферовое! Я же его перепрограммал.
— А если обратно "перепрограммать"? Хотя бы, временно?
— Нет! — в тëмных глаза Сэнеда сверкнуло упрямство, — Я должен не оставить себе отступательных путей! Я много учусь — в учебниках и ещё в ваших слов. Но это долго будет время учиться. А так я буду знать, как русские мысли думать. И дело будет быстрый. И читать я тогда тоже весь сам.
Рэй мысленно махнул рукой. Уже привык, что спорить с урмильским реактором попросту бесполезно.
Сэнед, кстати, взялся заодно и учить дружную пятëрку своему привычному языку. И Рэй подозревал, что их успехи, во всяком случае, пока, ещё менее впечатляющи, чем достижения ретранслятора. Лучшим в их маленькой учебной группе был Дайичи, которому вообще легко давались языки, а вот Чернобыльников артачился и от этих занятий дезертировал.
С Чернобыльниковым вообще сейчас было всё плохо. Он по-прежнему не трудился скрывать, что терпеть Сэнеда не может, даже с ним не здоровался. Хорошо хоть на общие встречи не отказывался приходить, вот только и с Рэем не разговаривал тоже. Только по крайней необходимости и то через Лину — "ИАЭС, скажи Светлояру-один!" Фея Озера каждый недовольно шипела что-то по-литовски и прожигала Тошку уничтожающим взглядом, эта "челночная дипломатия" у неё поперëк активной зоны стояла. Быстронейтронничек вздыхал и прятал от припятчанина глаза, Эрик, Дайичи, Оксана и супруги Назаровы иногда пытались, каждый на свой лад, разбудить в Антохе совесть. Рэй старательно делал вид, что ему и без Чернобыльникова жить хорошо. Впрочем, притворяться с каждым разом надобилось всё меньше. Несмотря на стынущую внутри тоскливую Зону Отчуждения. Чем больше Тоха "кипел и пузырился", тем хуже у Рэя получалось ему хоть как-то. сочувствовать и винить себя за те глупые слова в оксанином дворе. Ну, сколько можно-то в конце концов?
Тем более, что сейчас
