Назад в СССР: Классный руководитель, том 2 - Евгений Алексеев
Но вступив внутрь, понял, что-то произошло. В зале царила полутьма, разгоняемая светом множества свечей. Жёлтые язычки пламени выхватывали лишь небольшой круг света и казалось, что я в тёмном лесу, где летает рой светлячков. Я добрался до стола, где сидела Марина и Борис.
— Что случилось? — поинтересовался, поставив футляр около кресла.
— Освещение вырубилось, — объяснил Борис. — Свечи поставили. Вон и шарманка сдохла. Так что давай, твоя очередь развлекать.
— Да, Олег, — Марина положила мягко ладонь на мою руку. — Спойте что-нибудь.
Я вытащил гитару из футляра, провёл по струнам, попытался подстроить чуть ниже, подкрутил колки. Свечи в высоких подсвечниках чуть разгоняли полутьму, и мне не так страшно выступать, провёл по струнам, напел первые строчки:
Капризная, упрямая,
Вы сотканы из роз.
Я старше Вас, дитя моё,
Стыжусь своих я слез.
Капризная, упрямая,
О, как я вас люблю!
Последняя весна моя,
Я об одном молю:
Уйдите, уйдите, уйдите…
https://vkvideo.ru/video-218942769_456239025
Марина почему-то нахмурилась, отвела глаза, и настроение у меня совсем упало. Подумал, что зря вообще я тащил эту гитару, пытался рассказать о своих чувствах. Когда закончил, и отзвенела последняя тронутая струна, я заметил, что у Марины в глазах дрожат слезы.
— Вам не понравилось? — я постарался придать голосу твёрдость, скрыть досаду и огорчение.
— Нет, очень понравилось, Олег. У вас такой приятный баритон, глубокий, бархатный. И на гитаре вы хорошо играете. Вы учились где-то?
— Да, пару лет в музыкальной школе.
— Это заметно. Но почему вы такую песню выбрали? Она ведь о последней любви человека уже немолодого.
Меня в жар бросило, я ведь реально на самом деле немолод, совсем немолод. Просто внешняя оболочка изменилась, а внутри я остался седым стариком. И я попытался улыбнуться, придумать какую-то шутку, но ничего, как назло, в голову не приходило.
— Да, просто мне нравится этот романс. Он старинный, красивая мелодия, на гитаре ее легко исполнить. А никаких задних мыслей не было о возрасте. Поверьте, Марина.
Получилось слишком горячо, будто я оправдывался. Машинально взглянул на свои руки, на миг испугавшись, что они вновь пойдут морщинами, выступят синие прожилки, искривятся, распухнут от артрита пальцы. Нет, все в порядке, и я легко выдохнул. Лихорадочно пытался придумать, что же ещё исполнить, чтобы хоть как-то изменить настроение Марины, которая явно была расстроена.
— Извините, — напротив нашего стола возник мужчина. — Я слышал, вы пели романс Лещенко, Петра Лещенко.
— Этот романс не только он пел, — ради справедливости сказал я.
— Да-да, верно. Но не могли бы вы ещё что-нибудь спеть из его репертуара?
— Да, Олег, спойте что-нибудь, — оживилась Марина. — И лучше не здесь, а там, где оркестр выступал.
— Меня там слышно не будет, — выходить в центр зала мне совсем не хотелось. — Там все равно микрофон не работает, ни усилитель, ни колонки.
— Ничего, ничего! Там акустика в центре хорошая. Пожалуйста.
Я взял гитару, и прошёл на место, где умолкла стереодека. Здесь на табуретках поставили два высоких канделябра, свечи создали атмосферу старины, будто мы переместились на пару веков назад, в усадьбу графа или князя. Впрочем. Архангельское, на территории которой и построили этот ресторан, как раз и был усадьбой князя Юсупова, которую большевики реквизировали. Правда, не снесли, а превратили в музей. Я притащил кресло и поставил между табуретками.
Медленно, сгорбившись, приволакивая правую ногу, подошёл тот мужчина, что просил исполнить романс Петра Лещенко. В трепещущим пламени свечей, бросающих неверный свет, я увидел, что это глубокий старик, с опущенными костлявыми плечами, на которых висел пиджак из отличной ткани, будто поникший флаг. Сквозь жидкие седые волосы прогладывала розовая кожа, лицо морщинистое, тяжёлые набрякшие веки, на худой шее — глубокие вертикальные складки. Я подумал, что уж этот старик точно мог носить бревно вместе с Лениным. Интересно, кем он был в Первую мировую? На чьей стороне воевал в Гражданскую?
— Какой романс вы хотите, чтобы я исполнил? — спросил я.
Старик закашлялся, прочистил горло и проговорил скрипучим, сиплым голосом:
— «Моя Марусечка», пожалуйста, молодой человек, — дрожащими руками залез в карман, вытащил купюру, протянул мне.
— Тут скрипка нужна, — задумался я, отстранил руку старика, но тот резким движением всунул мне в карман пиджака. — Гитары мало будет.
— Ничего, ничего, пусть будет гитара, — с радостью пробормотал старик.
— Скрипка нужна?
За столом, где ужинали музыканты ансамбля, развернулся к нам длинный худой парень с густой шевелюрой русых волос. Вскочил, оказавшись около оркестровой ниши, вытащил скрипку. Приложил к плечу и энергично сыграл проигрыш «Марусечки».
— Виртуоз, Паганини, — искренне восхитился я. — Как звать?
— Алексей. Алёшка, — представился он, опустив скрипку, снисходительно улыбаясь.
— А меня — Олег, будем знакомы, — я протянул ему руку, которую он сжал тонкими, длинными, но сильными пальцами. — Зачем же ты в кабаке лабаешь? Тебе прямая дорога на конкурсы.
— У-у-у, конкурсы. Там все забито, не протолкнёшься. А я здесь в десять раз больше получаю, чем в консерватории. Ну, давай, попробуем что ли.
Я устроился удобно в кресле, повесил гитару на ремне на плечо, провёл по струнам, вспоминая мелодию. Но тут Алёшка приложил скрипку к плечу, и начал резво водить по струнам, задавая ритм. Окрылённый музыкой, я провел по струнам, запел, пытаясь подражать Петру Лещенко, хотя у меня голос ниже, чем у него.
Как-то вечерком
С милой шли вдвоём,
А фонарики горели.
И при виде их
Я на момент притих
И сердца наши сомлели.
Люди в масках,
В разных красках
Дружно начали плясать.
https://vk.com/audio-2001830250_50830250
Алексей умело включался в нужном месте, выдавая невероятно сильный и эффектный проигрыш, а я исполнял эту простенькую песенку. Моя гитара выплёскивала яркие, глубокие звуки, а струны на втором грифе резонировали и придавали удивительно проникновенное звучание.
Закончив петь, я взглянул в зал, увидел, что оставшиеся пересели ближе к оркестровой нише и слушали с вниманием. Бедный старичок сидел на кресле у стола, опустив голову, руки висели плетьми. Поднял лицо — две дорожки слез блестели на его дряблых щеках. Марина вскочила со своего места, встала на колени рядом:
— Пётр Сергеевич, вам плохо? — с каким-то испугом спросила, сжав его тощую руку.
— Нет, нет,
