Смутные дни - Тим Волков

Статский советник… не слабый чин. Где-то между полковником и генерал-майором…

Доктор уже давно порывался уйти, но, как-то было неудобно. И кофе недопили, и вообще… Да и этот столичный гость вряд ли надолго.

— Ага, ага… — глянув на бумаги, покивала секретарша. — Федор Александрович! Вы бы, так сказать, в двух словах — что от нас нужно?

— Ну, если в двух словах… — Федор Александрович улыбнулся. — Оказать всяческую поддержку нашей кампании, кампании государственного займа. «Займа Свободы»! Думаю, вы о нем уже слышали!

Дальше последовала сцена, кою Николай Васильевич Гоголь в бессмертном своем ревизоре описал, как «немую».

Правда, народу здесь было поменьше, зато эмоции — точно такие же… а, пожалуй, еще и похлеще!

— «Заем Свободы»? — придя в себя, с некоторым удивлением переспросила Ольга Яковлевна. — Да ведь был же уже! И совсем недавно. Приезжали…

Столичный гость недоуменно вскинул брови:

— Как это — приезжали? Да нет же! У нас по графику Зареченск — только сейчас. До этого Москва, Коломна, Тверь… Да вот, взгляните — график утвержден самим князем Львовым! Согласован с двумя министрами — министром финансов, господином Шингаревым, и господином Терещенко, министром иностранных дел. Если помните, именно господин Терещенко занимал в прошлом правительстве пост министра финансов. И «Заем Свободы» — его любимое детище.

— Та-ак… — Ольга Яковлевна вытащила папироску из лежавшего на столе тяжелого серебряного портсигара. — А кто же тогда у нас… Ну, ведь гимназистки же стихи читали! Хлебникова, Блока, Есенина… Так трогательно! И… и актриса была — Софья Гославская!

— Хм… — вдруг озаботился гость. — Госпожу Гославскую мы не приглашали. Хотели, но у нее что-то там с ангажементом не срослось. Мы позвали Веру Холодную! И Игоря Северянина с его поэзовечером «Златолира». Оба будут уже завтра с утра.

— Господи! Вера Холодная! Северянин! — забыв про папироску, ахнула секретарша.

— Так что, пожалуйста — лучший отель!

— Да-да, да…

Мстиславский неожиданно улыбнулся:

— А с гимназистками — очень хорошая идея, очень! Договаривайтесь, мы все оплатим. Да, если нужно будет уточнить мои полномочия — звоните прямо в канцелярию правительства, в Петроград! Так что насчет места для выступлений?

— Театр подойдет? — пришла в себя Ольга Яковлевна. — Вместительный и красивый. И, не извольте беспокоиться — форум мы обеспечим. Вот только насчет пожертвований…

— А это уже наша забота, господа! Честь имею!

Кивнув, визитер надел шляпу и откланялся.

— Ну-у? — чуть погодя, протянула секретарша. — Иван Палыч, что ты на это скажешь?

— Скажу, что надо звать Петракова! — доктор повел плечом. — Обдурили нашего брата, чего уж! Вокруг пальца обвели. То-то мне распорядитель каким-то невнятным показался! Доклад по газетке читал…

— Х-ха — Петраков! — хмыкнула Ольга Яковлевна. — Он же совсем еще мальчик! Да и сотрудники его… тоже дети совсем. Уж они вам нарасследуют!

Доктор тут же успокоил:

— Ничего, ничего, есть и опытные!

— На Гробовского намекаешь? — снова закурила секретарша. — Знаю, знаю — бывший царский сатрап! Однако, да, Алексей Николаевич — сыщик опытнейший. Аферистов найдет!

Ольга Яковлевна выпустила дым в потолок:

— Однако, сейчас-то что делать? Деньги… У нас же нет ни черта!

— Надо что-то придумать… Скажем, больше пригласить тех, кто на том собрании не был… А впрочем, на Веру Холодную и Северянина придут все! Еще и ломиться будут. И на заем в очередной раз пожертвуют — уж будьте уверены!

Глава 17

Не хватало еще этого! То Субботин с угрозами, то Сильвестр с борделем, то Рябинин махинатор. А тут еще и какие-то аферисты с «Займом Свободы» появились. Что ни день, то новое приключение! Кажется, Петракову и отдохнуть будет некогда со всеми этими жуликами.

Иван Павлович вышел на улицу — хотел проветрить голову, которая уже начинала болеть от обилия мыслей.

Немного прогулявшись, на углу площади он заметил знакомую фигуру: высокий, худощавый мужчина в потёртой шинели, с рыжеватой бородкой и живыми глазами, раздавал листовки рабочим.

— Аристотель Егорович! — окликнул доктор парня, подходя к тому ближе.

Субботин-младший обернулся, его лицо озарилось улыбкой. Он сунул листовки под мышку и крепко пожал руку доктору.

— Иван Павлович! Вот так встреча! Рад вас видеть! Какими судьбами в Зареченске?

— Дела комиссарские, — усмехнулся тот, поправляя шинель.

— Неужели насовсем с санитарного поезда?

— Насовсем. А ты, смотрю, высоко взлетел. Большевистская фракция, говорят, под твоим началом?

Аристотель рассмеялся, его глаза блеснули.

— Ну, началом не назовёшь, но толкаем дело, как можем. Времена смутные, сами знаете. Вот стараемся на благо родины.

Разговорились, принялись вспоминать ту необычную встречу в санитарном поезде зимой шестнадцатого года. Посмеялись. Потом и погрустили — Иван Павлович коротко рассказал о своих приключениях на этом поезде. Хотели даже пойти куда-нибудь выпить чаю, чтобы продолжить разговор, как их кто-то окликнул.

— Аристотель⁈

Парень обернулся. Вместе с ним обернулся и Иван Павлович — узнал этот голос.

— Отец? — удивленно выдохнул Аристотель.

Это и в самом деле был Субботин-старший. Он стоял на противоположной стороне дороге и походил на монстра — сутулый, лицо в шрамах. Увидеть здесь сына он явно не ожидал.

Аристотель тоже такого не ожидал и заметно напрягся.

Встреча была неожиданной для всех. Даже Иван Павлович смутился, не зная как быть — оставить их на едине, или остаться?

— Аристотель, — голос Субботина был низким, как колокол. — Привет.

И вновь повисла пауза. Парень даже не ответил — все смотрел на отца и не мог произнести ни слова. По глазам парня было видно, что он изучает отца — уж слишком тот изменился с последней их встречи, причем не в лучшую сторону.

Субботин-старший неуверенно перешел дорогу. Кивнул Ивану Павловичу, словно они были закадычные друзья. Глянул на сына, на листовки в его руке.

— Агитируешь что ли?

— Отец, — сухо ответил Аристотель, немного придя в себя. — Я занят.

Иван Палыч почувствовал, как воздух между ними зазвенел от напряжения.

— Аристотель, я просто… Мимо шел… увидел тебя. Удивился! Возмужал так! — Субботин нервно хохотнул. И принялся извиняющимся тоном бормотать: — Я же ведь вернулся… из тюрьмы… Теперь живу вот… Ты бы зашел как-нибудь. Как же возмужал! Такой стал… был каким маленьким! А теперь… А лицо