Парагвайский вариант. Часть 1 - Олег Воля

Например, костюмы у них были сейчас простые, рабоче-крестьянские. А Патиньо даже шкиперскую бородку наклеил, ибо своя у него категорически не росла. Индейская кровь оказалась сильнее. Настоящие имена они больше не светили, пользуясь псевдонимами.

В том отеле, где они обедали с консулом, они больше ни разу не ночевали, хотя наём не отменяли, пока мистер Хадсон не расплатился за золото и не организовал экспедицию. Доверенным лицом дипломата оказался его сын, а вся поездка была залегендирована как охота за редкими бабочками. По нынешним временам вполне себе веская причина.

Возвращение экспедиции ожидалось через четыре-пять месяцев, а пока Солано изучал настроения в столице. И чем больше он погружался в контекст этого города и этой эпохи, тем больше мрачнел. Несмотря на большое количество недовольных жизнью, всерьез опереться в столице было не на кого. По одной простой причине — отсутствие рабочего класса как класса.

Пролетариат XIX века — это великолепная среда для работы агитатора. Масса нищих людей, вкалывающих по 14 часов практически за еду — что может быть восприимчивее к любым переменам? Но в Лиме даже близко такого не наблюдалось. Верхний слой (церковь, аристократия, офицеры, латифундисты, государственная бюрократия) снимали сливки со страны и недовольство испытывал только от качества и количества сливок. Вокруг них кишела обслуга, обязанная своим благосостоянием господам и ни в коем случае не намеренная что-то менять. Есть мастеровые. Но все они собственники средств производства, следовательно, революционности от них ждать смысла никакого. Они, конечно, не против изменений к лучшему, но делать для этого ничего не будут.

Есть, конечно, буйное студенчество, но, во-первых, в Лиме его намного меньше, чем в Арекипе, а во-вторых, в эту среду Солано и Поликарпо пока входа не нашли. Времени и связей не хватало. В среду образованных людей желательно тексты вбрасывать, но пока готовых текстов не было. Да и идеология еще не до конца сформулировалась в голове Солано. Он не спешил.

Рукопись агитационной книжки, которую Патиньо использовал в своих речах, называлась «Парагвайский вариант». Правды там было примерно треть, а остальное — некая смесь лубочной версии СССР, легенд об империи инков и улучшенной истории Парагвая. А на роль «Карла Маркса» удобно помещалась фигура покойного Гаспара Франсия. Можно что угодно вещать от его имени, он уже не возразит. Простому народу тезисы из этой книги заходили на ура, но интеллигенции нужно было что-то другое.

Позарез требовалась собственная типография, но, увы, добыть в Лиме оборудование вариантов не нашлось. Это всё-таки окраина обитаемого мира. Оставалось рассчитывать на типографию университета и благосклонность его ректора. Или на очередное прогрессорство.

Революционеры времён Ильича, как правило, пользовались гектографами. Вещь очень простая и удобная для подпольной деятельности. Но, увы, для Солано непригодная, ибо гектограф работал только с анилиновыми чернилами. А анилин в 1841 году был ещё не изобретён. И заниматься его синтезом ни времени, ни условий не было (2).

Солано напряг память и выудил из неё альтернативу гектографу — «мимеограф». Это было одним из множества изобретений Эдисона и представляло собой мелко насечённый напильник формата А4. На этот блок укладывался лист тончайшей вощёной рисовой бумаги, поверх него — обычной, и на ней уже от руки писался текст. Обычно свинцовым карандашом. На вощёной бумаге в местах нажима появлялась микроперфорация, через которую, как через трафарет, можно было откатать валиком с краской до нескольких сотен оттисков.

Солано загорелся было идеей быстро сделать мимеограф, но резко остыл. Насечь такой огромный напильник с ювелирной точностью в Лиме никто не мог. А заменить его пачкой игл стоило неимоверно дорого. По прикидкам, для формата А4 нужно было около тридцати тысяч иголок. И даже если не принимать в расчёт тот факт, что такого количества у торговцев не было, сама сумма за такую партию выходила астрономическая. Самая дешёвая иголка стоила один реал. Даже с учётом опта вся партия игл стоила бы около трёх тысяч песо. За такие деньги можно было организовать кражу нормальной типографии и не морочить себе голову.

Тем не менее даже при отсутствии вспомогательной печатной продукции двухнедельный агитационный марафон принёс свои плоды. Сформировался зародыш подпольной ячейки.

В столице на рассказы о сказочном социализме Парагвая живо отозвался старый испанец по имени Дон Симон.

* * *

Его тележка с точильным камнем, запряжённая осликом, была знакома всем домохозяйкам Лимы и окрестностей. Его руки, ловкие и быстрые, чинили что угодно за гроши, а пока он работал, охотно болтал с кем придётся — от весёлых вдовушек до угрюмых ремесленников.

А поговорить ему было о чём. За свою долгую жизнь неуёмное любопытство заставило его прошагать практически весь континент.

Началась эта тяга к приключениям со знаменитой экспедиции Гумбольдта и Бонплана. Больше сорока лет назад, будучи очень молодым человеком, он нанялся носильщиком и посетил с господами учёными джунгли Ориноко, Венесуэлу, Колумбию, Эквадор, где и подхватил тропическую лихорадку. Туземцы его выходили, и он некоторое время прожил с ними, выучив их язык. А потом тяга к приключениям погнала его дальше.

В 1826 году он нанялся в сопровождение ещё одной экспедиции — на этот раз торгово-разведочной. Торговец из Буэнос-Айреса по имени Сория и англичанин по имени Люк Крессол искали удобные пути и возможности для организации факторий в лесном Чако. Несколько месяцев с опасными приключениями они сплавлялись по реке Бермехо и благополучно достигли устья реки после извилистого маршрута длиной в 1200 миль.

Ошибкой путешественников было незнание того, что Бермехо впадает в Парагвай на территории одноимённой республики. Патруль задержал их и отправил на суд к Франсии.

— Англичанина и аргентинца Супремо счёл шпионами и распорядился не выпускать никогда, — рассказывал Дон Симон, — а меня он спросил лично, чего я искал в его земле. И я сказал, что просто люблю смотреть на мир. И с удовольствием посмотрел бы, как живут в Парагвае. Он усмехнулся и ответил: «Думаю, что жизни тебе хватит, чтобы узнать Парагвай подробнее». Так, я оказался на добыче йерба-матэ, потом чинил дороги, работал на выделке шкур. Парагвай мне понравился. Это единственная страна из всех, что я видел, где люди были спокойны и счастливы. Я даже язык гуарани там выучил. Но через пять лет я сильно заскучал и, как-то будучи на работах в порту Итапуа, увидел Франсию. Я кинулся ему в ноги и попросил освободить меня. Говорю: «Доктор Франсия, жизнь коротка, а я ещё так много стран